«По сравнению с остальными бессмысленными действиями, газовая осада ЕС — малость...»

Россия потеряла «Северный поток», обе его нитки дали течь где-то на отрезке у берегов Дании и Швеции, а газ, который должен был пойти в Европу и помочь ей не замерзнуть, вытек в море. Ровно такая же авария, причем в то же время, примерно в том же месте и так же неожиданно, случилась на одной из труб «Северного потока — 2». Оттуда вытек газ, который не должен был пойти в Европу. Балтика несколько дней бурлила и пенилась, как содовая, потом газ в трубах кончился.

Разбирательство, затеянное по этому поводу европейцами, затруднено тем, что место предполагаемой аварии пока можно обследовать только дистанционно, к нему не подойти. Но пока европейские тугодумы что-то там говорили о расследовании, Россия уже всё расследовала и выдала результат: это диверсия, наши газопроводы, наше всё, подорвали враги. Наверняка это были украинцы, а может, и американцы.

Эксперты стали говорить, что первый «Северный поток» починить нельзя. Хотя бы потому, что из-за санкций не будет для этого западного оборудования. Зато на «Северном потоке — 2», несмотря на диверсию, каким-то чудом одна из труб уцелела. Теоретически его можно запустить, но для этого Запад должен проявить некоторую волю и мудрость. Точнее, уступчивость.

Независимый нефтегазовый аналитик Сергей Вакуленко называет произошедшее с обоими газопроводами точкой full stop: они, считает эксперт, вряд ли заработают в ближайшее время. Он объяснил, кто сильнее пострадает от этой беды, Россия или Европа — продавцы или покупатели газа.

— Пока, наверное, можно только сказать: они разрушились. Разрушились три нитки из четырех, две — «Северного потока — 1», одна — «Северного потока — 2». Мы точно знаем, что в трубопроводах возникли крупные отверстия, через которые выходит газ. Видимо, уже почти весь вышел. Приходят новости, что есть и еще один выход газа, непонятно, из четвертой нитки или нет. И это единственное, что можно сказать с определенностью.

— Вы сняли это у меня с языка. Действительно, шведы фиксировали какие-то сейсмические явления, которые их экспертиза определила не как землетрясения. Они говорят, что это больше похоже на взрывы зарядов примерно в 100 килограммов в тротиловом эквиваленте.

И есть еще один reference point — документ, на который я, видимо, еще буду ссылаться. Когда трубопроводы готовятся к эксплуатации, они получают разрешение на строительство и проходят процесс сертификации в регуляторных органах стран, имеющих юрисдикцию над трассой. В нашем случае это Дания. Все эти документы есть в публичном доступе, в частности — на сайте датского регулятора, они на английском языке, их можно найти и прочесть. И вот в этих документах в числе прочего указано, какова вероятность крупной аварии на таких трубопроводах. Со ссылками на базу данных подобных происшествий. Так вот там сказано, что вероятность такой аварии для трубопровода в целом — меньше чем один случай в сто лет.

— Таких газопроводов действительно много, всё Северное море ими исчерчено, весь Мексиканский залив. И есть расчеты вероятностей. В этой науке об оценке технологических рисков есть признанные математические методы.

Тут еще важно, что «Северный поток — 2» получал разрешение на строительство от датских властей с очень большим трудом. Дания всячески давала понять, что она против этого трубопровода, это было результатом лоббизма со стороны Украины. Но Дания — правовое государство, датчане сказали примерно так: помогать этому строительству мы не будем, все возможные «рогатки», которые допускает наше законодательство, мы будем ставить, будем делать всё дотошно по правилам, но если вы сможете с этим справиться — стройте, запретить мы не можем. Таким образом, к документам, которые в итоге были приняты датским регулятором, можно относиться с очень большим доверием.

— Да, вероятность аварий на нем считалась крайне низкой. В частности, в упоминавшихся документах есть главка о выборе дополнительных технических средств для защиты от аварий, и там говорится, что они и не требуются, потому что вероятность риска, с которым они призваны бороться, исчезающе мала. А «Северный поток — 2» и «Северный поток — 1» построены очень похожими способами.

— По документам, вероятность одной аварии на одной нитке — одна в сто лет, а трех аварий в течение одного года — меньше одной миллионной.

Вероятность таких аварий в один день пропорционально меньше, то есть она стремится к нулю, хотя абсолютно исключать ее нельзя.

— Скажем так: диверсия выглядит самым вероятным объяснением. И те сведения о взрывах, которые у нас есть, заставляют это предполагать. Но крайне трудно судить, кто же это сделал. Возможности, наверное, были у нескольких сторон.

— Это довольно многим сторонам могло быть выгодно, полезно, интересно. Как ни странно, и «Газпрому» тоже. Если предполагать, что газовая торговля с Западом разрушена окончательно, что эти отношения не подлежат восстановлению, что Запад не намерен в будущем покупать газ у России, то ценность этих трубопроводов низка. С другой стороны, у «Газпрома» есть определенная выгода от того, что возникла ситуация форс-мажора, совсем не позволяющая перекачивать газ в Европу. У него есть определенные обязательства по контрактам на поставки газа, и непоставка повлечет предъявление «Газпрому» исков.

— Правильнее сказать — компенсаций ущерба. А при сегодняшних ценах на газ ущерб может быть крайне значительным. Настолько значительным, что некоторые газпромовские контрагенты уже чуть ли не банкротятся или попадают под управление государства, чтобы избежать банкротства.

— Это миллиарды и десятки миллиардов долларов. Суммы там больше, чем стоимость строительства газопровода. У «Газпрома» есть определенные аргументы в свою защиту. По его версии, турбины не работали, они были сломаны по вине поставщика оборудования — компании Siemens. Но всё это будет предметом разбирательств в арбитраже, и позиции «Газпрома» тут могут оказаться не очень сильными. Он может попытаться выставить регрессный иск компании Siemens с заявлением, что обязательство заплатить возникло по ее вине, но объяснения «Газпрома» и в таком арбитраже могут выглядеть не вполне убедительными.

— «Газпром» отвечал примерно так: турбина оказалась на ремонте в Канаде, и на нее распространяется канадское, американское, британское и европейское антисанкционное законодательство с карами за его нарушение. И мы, говорил «Газпром», опасаемся, что если примем от вас эту турбину, то возникнут риски, что мы как компания из подсанкционной страны окажемся получателями товара, который может считаться санкционным. А законы написаны так, что кара, если что, коснется всех: и тех, кто товар получил, и тех, кто его предоставил.

— Нет, мы, «Газпром», переживаем за себя. Пожалуйста, предоставьте нам справки от всех соответствующих правительств. Вот сходите по всем этим правительствам и получите от них заверения в том, что, если мы примем эту турбину, нас не назовут нарушителями санкций. Вот возьмите у всех такие справки. Иначе мы брать турбину не готовы, потому что у нас появляется санкционный риск. (этакий глумливый и очевидный саботаж - ЭР)

— Siemens получил такую бумагу у канадского правительства и у Еврокомиссии. Позиция Siemens состоит в том, что все документы есть, а «Газпром» капризничает. Как это часто бывает с юридическими документами, при большом желании всегда можно придумать еще какой-нибудь юридический поворот и потребовать еще большее заверение, которое снимет дополнительный юридический риск. То есть паранойю здесь можно включать бесконечно, вопрос в том, от каких именно рисков «Газпром» хочет защититься. Знаете, была такая старая советская телепередача — «Кабачок «13 стульев»». В одной из миниатюр пан Директор требовал у пана Гималайского справку, что тот не верблюд, а пан Вотруба для выдачи такой справки затребовал еще множество справок, в частности от всех женщин, что пан Гималайский на них не женат, и порекомендовал приходить завтра. Вот нынешняя ситуация очень напоминает тот старинный скетч.

— Видимо, большого желания у «Газпрома» не было. У России действительно были политические причины не поставлять газ в Европу, держать ее на голодном пайке, при этом «Газпрому» приходилось искать для этого благовидные предлоги. Часть таких предлогов ему предоставило российское правительство, выдвинув требование о платежах за газ в рублях. Некоторые страны отказались это делать — и часть покупателей, таким образом, отпала, спасибо. Какие-то маршруты и контрагенты оказались объектами контрсанкций, наложенных российским правительством. «Газпром» получил возможность не пользоваться маршрутом «Ямал — Европа», не поставлять газ своим бывшим подразделениям в Европе — например, компании «Газпром Германия». Российское правительство запретило работать с некоторыми компаниями, поэтому здесь «Газпрому» искать объяснения не надо, можно ссылаться на то, что правительство так решило. Но оставались какие-то покупатели, которые и на таких условиях соглашались покупать.

— Да, они платили в рублях, не давали повода налагать на них контрсанкции… Хотя тут вопрос, нужен ли все еще России для наложения контрсанкций какой-то повод. В общем, «Газпрому» нужно было искать какие-то причины, по которым он не поставляет газ. А теперь, когда «Северного потока» просто нет, предлогов и искать не надо.

— По некоторым контрактам точка сдачи, скорее всего, на севере Германии, и по ним «Газпром» сможет ссылаться на транспортный форс-мажор. По другой части контрактов, со сдачей газа на австрийском хабе, наверное, украинский маршрут может считаться доступной альтернативой. Но для того чтобы Украина стала получать больше денег за транзит, «Газпрому» сначала надо начать полностью выбирать свою квоту по контракту ship and pay, такая формула прописана в его контракте с Украиной на прокачку 40 миллиардов кубометров газа в год. Ровным ежедневным графиком. «Газпром» обязан платить Украине за прокачку объемов, а пользоваться этими мощностями реально или нет — это уже его дело. Он купил «абонемент» на использование услуг газотранспортной системы Украины (ГТСУ), причем не совсем по своей воле, это был предмет непростых переговоров в 2019 году, а дальше может ею пользоваться так, как захочет.

Дальше коллизия здесь такая. Есть две точки поставок газа в газотранспортную систему Украины: Сохрановка и Суджа. Станция Сохрановка оказалась в зоне боевых действий и перешла под контроль ЛНР. И украинский оператор сказал, что больше не может принимать номинации на получение газа через Сохрановку, потому что у него нет контроля над счетчиками, он не может сказать, сколько газа пришло, и, соответственно, не может принять газ на ответственную транспортировку. Тем более что часть газа там действительно стала уходить в сторону ЛНР и ДНР. Оператор ГТСУ предложил перевести потоки с Сохрановки на Суджу. «Газпром» ответил, что для этого у него нет технической возможности. А раз вы, сказал он, отказываетесь принимать газ в Сохрановке, то российские обязательства по ship and pay уменьшаются на размер мощностей на этой станции, за перекачку этого объема мы больше не платим.

— При этом «Газпром» исправно продолжает номинировать объемы газа на Сохрановку, ГТСУ говорит, что принять их не может, «Газпром» ставит «птицу», говоря: вот и отличненько, мы номинировали, вы отказались, то есть за транспортировку этого объема мы вам платить не должны. Сейчас это станет предметом спора в арбитражном суде. «Нафтогаз» Украины собирается подавать в суд, требуя оплатить всю заказанную мощность прокачки. «Газпром» в арбитраже будет объяснять, что хоть мощность и заказана, но не предоставлена, поэтому платить он не будет.

— Это интересный вопрос. Поставки на Сохрановку идут из Оренбурга, а поставки на Суджу — из Уренгоя.

— Перемычки есть, но небольшие. Может быть, физически переправить объемы газа из Оренбурга на Суджу действительно непросто. Но поскольку поставки газа очень сильно сокращены, например, он совсем не идет по ямальскому маршруту, то какое-то количество можно послать по перемычке из северного коридора в центральный. Скорей всего, возможность увеличить поставки на Суджу у «Газпрома» есть, пусть даже не из старого оренбургского источника. Но понятно, что желания, скорее всего, нет.

— Газ начал дорожать еще прошлым летом, и «Газпром» действительно тогда не стал выставлять дополнительные объемы на спотовых рынках. Тогда это могло быть чисто коммерческим поведением. До определенного момента в «Газпроме» существовало предположение, что если он не поставит газ по трубе, то цены останутся ровно теми же, так как в мире существует избыток газа, тогда свободные объемы СПГ тут же в Европу и приплывут, удовлетворив освободившийся спрос. Поэтому имеет смысл СПГ в Европу не пускать, а продавать туда как можно больше трубопроводного газа. Но прошлым летом «Газпром» обнаружил, что это не так, лишнего газа в мире нет, поэтому можно сыграть в игру, которая обеспечит максимизацию выручки.

То есть кривая спроса выглядит так, что, если слегка уменьшить предложение, это приведет к значительному росту цен, и «Газпром» в итоге окажется в плюсе. Это вполне рациональное поведение, ровно так поступает с нефтью ОПЕК, поставляя на рынок меньше нефти, чтобы держать цену в правильном коридоре.

Второй причиной могло быть то, что «Газпром» решил повоспитывать Европу. В течение 2010-х годов шел долгий спор, Европа говорила, что ей больше не нужны долгосрочные контракты. У «Газпрома» была своя логика: разработка газовых месторождений и строительство транспортной инфраструктуры — это долго и дорого, такие вещи окупаются лет двадцать. Поэтому если вы хотите, чтобы мы строили такие мощности, то гарантируйте нам спрос. Европа говорила, что такой аргумент мог быть валидным, пока газовая отрасль только создавалась, рынок был незрелым, не было свободных мощностей. А сейчас отрасль зрелая, мощностей много, поэтому вполне можно работать в режиме спотового рынка.

— Неприятнее было не то, что в контрактах увеличилась доля биржевых цен, а то, что из контрактов ушло требование take or pay — бери или плати. Объемы в контрактах больше не были гарантированы. Для «Газпрома» это было довольно неприятно: у него остались обязательства по поставкам газа, но у покупателей не осталось обязательств по выкупу объемов. И у «Газпрома» стали высвобождаться объемы, которые он действительно продавал на спотовой площадке.

— Не по своей воле, по результатам арбитражных разбирательств. Но обида, конечно, осталась. «Газпром» предупреждал Европу: вы, ребята, рискуете, что когда-то не найдется желающих строить мощности, чтобы обеспечивать вас газом. Поэтому в июне прошлого года логика «Газпрома» была отчасти и в том, чтобы Европу повоспитывать, показав на деле: видите, по-разному жизнь поворачивается, смотрите, какой нынче дорогой газ на бирже, а у вас возможности купить этот газ где-то еще нет. Поэтому, мол, подумайте еще разок о долгосрочных контрактах. Возможно, такой была логика до октября прошлого года.

Были тогда и другие события. Если посмотреть статистику, то в прошлом году «Газпром» продал в Европу всё-таки очень много газа. И это несмотря на то, что у него объективно были определенные сложности в России: зима 2020–21 года была холодной, он вышел из нее с изрядно опустошенными хранилищами, и для входа в зиму 2021–22 года с уровнями, требуемыми по российским законам, он вынужден был закачать в них больше газа, чем в обычные годы. Поэтому для спотовых продаж у него оставалось меньше. Тогда же в мире достаточно сильно подорожал уголь, в частности в Китае, а в России цены на электричество регулируются, они так сильно взлететь не могут. Поэтому российские энергоугольные компании отправили больше угля в Китай. Соответственно, из-за этого в России выросла доля газовой генерации, то есть вырос спрос на газ внутри страны. Плюс к этому майнеры прошлым летом стали переезжать из Китая в Россию, спрос на электроэнергию вырос. Это маленький, но всё-таки тоже фактор. А у «Газпрома» произошла авария на Уренгойском ГПЗ, из-за чего снизился производственный потенциал. Иначе говоря, до осени ситуация была, видимо, относительно честная. Может быть, с какими-то коммерческими мотивами, но объяснимая без привлечения концепции злого умысла.

— Теперь, с «послезнанием», мы можем предположить, что в октябре началась подготовка к войне. Цены, повторю, начали расти еще летом, а в октябре Россия, вероятно, начала демонстрировать Западу: если вы думали, что тогда это было неслыханно, то посмотрите, как еще может быть. На счастье европейцев, та зима оказалась теплой. Более того, она оказалась теплой и в других частях Земли. Если до того большие проблемы были и в Америке, и в Японии, то зимой 2021–22 года ничего подобного не происходило, и Европа прошла ее даже с не до конца исчерпанными хранилищами.

— Это, видимо, коммерческими мотивами объяснять действительно не стоит. Это уже чистая политика, часть общего противостояния с Европой.

Тут есть еще и такой момент. В первые дни марта Европа объявляет: мы считаем, что эта наша игра окончательно сыграна, Россия для нас по части газа не партнер. Сейчас мы от российского газа отказаться не можем, это трудно, но мы, говорят, преисполнены решимости сделать это за три года. «Газпрому» открытым текстом сообщают: отношения, которые выстраивались на протяжении 60 лет, скоро закончатся. То, что в бизнесе называется looking forward value, то есть оценка того, сколько могут принести отношения, сильно сокращается. Сумма, которой жертвует «Газпром», окончательно уничтожая отношения с европейцами, в его калькуляции становится гораздо меньше. При этом на другой чаше весов — предполагаемые политические бенефиты, которые может получить Россия, сделав Европу более сговорчивой с помощью «газовой осады». На этой чаше, как может показаться, лежит победа в войне, а на той — отношения, которые и так скоро закончатся. Так что жертва уже кажется не такой большой.

И, конечно, в это же время в Кремле наверняка есть уверенность в том, что это великое противостояние России и Запада когда-то закончится, Россия выйдет из него если и не однозначным победителем, то уж точно не проигравшим. И результатом станет какое-нибудь всеобъемлющее мирное соглашение — что-то вроде нового Версальского мира. Или нового Ялтинского соглашения. В общем, все принципы послевоенного устройства мира будут определены заново. И в это наверняка будет входить, как предполагает Россия, довольно много пунктов, связанных с экономикой. То есть мы с вами, конечно, ссорились немного, горшки побили, но теперь договариваемся по новой, с чистого листа, в частности, возвращаемся к нашим долгосрочным контрактам. Видимо, надеются, что после всего этого давления, в том числе и «газовой осады», Европа согласится на большой мир с Россией, ну а там мы обо всём и договоримся.

— Не думаю.

— Не знаю. Не могу за них говорить. Мне кажется, что там есть очень разные точки зрения.

— «Газпром» может построить «Силу Сибири — 2» — трубопровод от Ямала на Дальний Восток, в Китай. Это несколько тысяч километров, которые проходят по большей части всё-таки не по девственной тайге, довольно большая часть маршрута может проходить вдоль трасс уже существующих небольших трубопроводов. То есть будет чуть меньше работы по подготовке пути. Но это пять-семь лет.

— Думаю, что нет. В истории с «Силой Сибири — 1», которая идет от Чаяндинского и Ковыктинского месторождений, выход на плато добычи был действительно довольно медленным, потому что завязано это было на молодые восточно-сибирские месторождения, которые надо было разбуривать, то есть наращивать там добычу с нуля до проектного уровня. С «Силой Сибири — 2» ситуация другая: на ямальских месторождениях есть огромный скважинный фонд. Это сотни миллиардов кубометров в год, которые могут быть перенаправлены в Китай щелчком тумблера. Если, конечно, будет куда перенаправлять. Если будет труба, в которую можно перенаправить.

— Население Европы — 500 миллионов человек, население Китая — 1,3 миллиарда.

— Да, Китай еще не догнал Европу по уровню дохода на душу населения, а энергопотребление с этим действительно связано очень сильно. Но электроэнергии Китаю нужно будет всё больше и больше. Сейчас у него в планах до сих пор есть строительство большого количества угольных электростанций.

— Действительно, угольные электростанции — это качество воздуха, это выбросы углекислого газа, а Китай на это обращает внимание. Но переключение этих угольных станций на газ или строительство новых газовых со временем заберет те самые 150 миллиардов кубометров. Хотя сейчас, когда говорится о «Силе Сибири — 2», в самых смелых планах речь идет о 50 миллиардах кубов.

— Китай в принципе не склонен складывать все яйца в одну корзину, а значит, вряд ли будет весь свой газовый баланс ставить в зависимость от России. Ему будет чем заместить Россию как поставщика энергии.

— Думаю, что у Китая другие расчеты. Там-то предположения такие, что России, которая рассорилась в клочья с Западом и остальным миром, деваться будет некуда.

— Примерно так. И тогда уже Китай сможет приговаривать: «Нравится, не нравится — продавай, красавица». Конечно, для России это очень большой риск — оказаться во власти китайской монопсонии. Китай может оказаться довольно жестким покупателем и предлагать далеко не лучшие условия.

— Вы просите меня прочесть мысли этих людей. Я этого делать не умею.

— В российском энергобалансе доля потребления газа и так очень большая, одна из самых высоких в мире. Россия в очень большой степени газифицирована. А в тех местах, где у нас газа нет, его бы и во многих других странах тоже не было. Газовая инфраструктура — это довольно дорого. Газопровод класть или строить распределительную сеть имеет смысл в тех случаях, когда можно обеспечить достаточный объем потребления.

Да, у нас жалуются: мол, идет газопровод, а рядом с ним в деревнях бабушки артритными руками колют дрова. Но для того чтобы дать газ в деревню даже рядом с магистральным трубопроводом, надо построить распределительную станцию, которая будет брать из трубы газ высокого давления и доводить до низкого. И вот у нас деревня на десять дворов. Если затраты на строительство заложить в тариф на газ для этой деревни, то что?

— Конечно. То есть решать энергетическую проблему малонаселенных пространств с помощью трубопроводного газа нет экономического смысла.

— Можно, но объемы будут в любом случае небольшие. Рассматривать это как крупный потенциальный пул платежеспособного спроса не стоит.

— Потому что у тех, кто принимает такие решения, есть некоторая надежда выйти победителем в противостоянии. С их точки зрения, для этого надо предпринять резкие шаги, пойти на потенциальные жертвы, но потом когда-нибудь победа будет за нами. А в процессе стремления к этой победе они за ценой не постоят. А когда они победят, все жертвы будут вознаграждены сторицей.

— Ну кто ж это знает. Думаю, те, кто так рассуждает, верят, что одной холодной зимы Европе будет достаточно, она запросит мира. Я ведь только пытаюсь представить, что у этих людей в головах.

Искать логику в их действиях бессмысленно примерно с декабря, когда Россия выставила НАТО и США ультиматум. На мой взгляд, это было поворотной точкой. США тогда ответили очень примирительным письмом, которое утекло в газету El Pais. Это была очень хорошая для России стартовая позиция, чтобы начать переговоры по будущему контуру безопасности. Отвергнуть эти предложения — это уже было, на мой взгляд… Нерационально. И после этой точки спрашивать, что было в головах у людей, которые всё это планировали, бесполезно. А что было в головах у этих людей, когда они сделали возможными убийства мирных людей и мародерство? По сравнению со всеми остальными максимально бессмысленными действиями эта газовая осада — такая малость.

— Европе будет тяжело и плохо ближайшие два года как минимум. Альтернатив российскому газу не появится до 2025 года. В конце 2024-го начнут входить в строй новые заводы СПГ в США. Ближе к концу десятилетия появятся новые мощности в Канаде, в Катаре и так далее. Но до 2024 года каких-то значимых прибавок в мировой газовый баланс не появится. И это время Европе придется как-то пережить.

— Заводы по регазификации — это здорово. Если есть где брать для них газ.

— Посмотрите на сегодняшнюю цену: три тысячи евро за тысячу кубов газа. Откуда, вы считаете, она взялась? Ровно из того, что в мире идет своего рода аукцион по покупке газа. Пока Европа умудряется перебивать газ у Индии, Пакистана, Бангладеш и других более бедных стран. Те объемы, которые они потребляли до войны, теперь достаются Европе, а в этих странах — блэкауты и веерные отключения. Газа не хватает.

Для того чтобы Европе полностью заместить российские поставки, надо, например, полностью лишить газа такую страну, как Япония.

Что терминалы строятся — прекрасно, но лишнего СПГ в мире нет.

Ну и сама по себе ситуация с шестью терминалами в Германии — это не быстро. Один из них появится примерно в конце года. Второй — наверное, к концу зимы, остальные — к 2023 году. Но средняя мощность этих плавучих терминалов — почти четыре-пять миллиардов кубометров в год. Теперь смотрите, сколько Европа потеряла уже сейчас. Трубопровод из Ямала — это 33 миллиарда кубометров, «Северный поток» — 55 миллиардов. То есть из баланса поставок выпало уже 88 миллиардов кубов. Сколько плавучих терминалов надо построить, чтобы заместить хотя бы «Северный поток»?

— Примерно 13–14 терминалов. А строится пока шесть. То есть ситуация непростая. Стационарные терминалы — это до 13 миллиардов кубов, но они и строятся дольше. Но в любом случае замещать таким способом трубопроводный газ в таких количествах непросто. И это мы говорим о Германии, а есть ведь еще Италия, которая еще более плотно сидит на российском газе.

— Это правда, у Испании и Португалии действительно есть мощности регазификационных терминалов, загрузка у них сейчас небольшая. Но трубопровод из Испании во Францию — это 10 миллиардов кубометров, и он полностью задействован. И ключевой момент и здесь не в том, что в Европе не хватает регазификационных мощностей, хотя и такая проблема есть. Главное — в мире нет свободных мощностей по сжижению газа. И не появится до 2025 года.

— Да, есть такой трубопровод. И Азербайджан, возможно, добавит 10 миллиардов кубометров.

— Ну да. Только принципиального вклада это не внесет.

— Европа будет максимально сокращать потребление газа. Для этого придется останавливать наиболее энергоемкую промышленность. Часть такой промышленности уже остановлена. Просто предприятия не могут покупать газ по таким ценам. А в химической промышленности, в производстве минеральных удобрений довольно много предприятий, для которых газ — еще и сырье.

Остановлено уже практически всё производство алюминия. На него идет электричество не с газовых, а с атомных и гидроэлектростанций из Швейцарии и Франции, но рынок электричества единый, а цены на нем определяет газовая генерация. И это делает производство алюминия просто нерентабельным. Производство стекла, цемента, некоторых стройматериалов, металлообработка — всё это начинает останавливаться. А многое из того, что не остановилось, может быть остановлено административным образом. Сейчас идет безумная драка между компаниями, объясняющими правительствам, что именно их останавливать никак нельзя. Например, химическая компания объясняет, что она производит еще и лекарства, а цикл так устроен, что невозможно оставить только лекарства. Все сейчас будут изобретать много предлогов, почему именно их остановить нельзя.

— Германские домохозяйства вскоре могут оказаться перед необходимостью тратить на электроэнергию и газ тысячу евро в месяц или больше. Это много, если учесть, что располагаемый доход медианного домохозяйства в богатых странах Европы после вычета налогов — три-четыре тысячи евро. Когда из домашнего бюджета вынимают десятки процентов, потребительское поведение меняется в целом, падает спрос на все товары, а это означает несколько очень неприятных лет для европейской экономики. Сейчас население в Европе призывают всячески экономить электроэнергию. Есть нашумевшая история о том, как в Швейцарии приняли закон, запрещающий поддерживать в помещении температуру выше 19 градусов.

Эти 200 миллиардов евро — мера сродни тем, что принимались во время пандемии, чтобы не допустить проблем для более бедных домохозяйств и для поддержания экономики на плаву. Но у экономистов нет единого мнения, насколько она правильна. Предполагается, что деньги будут направлены на ограничение роста цен на газ и электричество, то есть фактически не на поддержку покупательной способности населения, а на субсидирование потребления. А это, возможно, не лучшая идея, если стоит задача ограничивать потребление.

— Да, так и есть. Но могут потребовать, чтобы температуру еще снизили. Не исключено, что когда-то офисным зданиям и торговым центрам прикажут, вспомнив опыт пандемии, или закрыться, или работать при температуре не выше, скажем, 12 градусов. Всячески будут пытаться возобновить генерацию на угольных станциях. Но газ в принципе распределяется так: 30% — промышленность, 30% — электрогенерация, 40% — потребление в жилищно-коммунальном секторе, то есть тепло. Можно, наверное, исключить газовую генерацию электричества. Но 40% потребления в ЖКХ распределяются так: 10% — ровным графиком в течение года, то есть это горячая вода, а 30% — пиком зимой, в отопительный период. И вот это исключить никак нельзя. Можно инвестировать в возобновляемую энергию, солнечные панели, ветряки и так далее, но всё это требует времени.

Перевод энергосистемы на другие технологические принципы — это десятилетия.

— Это очень непросто, и дело не в протестах «Зеленых». Можно не останавливать те АЭС, которые должны остановиться в этом году. Можно попробовать оживить те, которые были остановлены в прошлом году, хотя и тут уже проблема: надо смотреть, выгружено уже из них атомное топливо или нет. Если не выгружено — насколько оно выработано. А свободно лежащего на складах дополнительного атомного топлива в мире нет. Если атомные электростанции не сделали заранее заявку на топливо, то его никто из поставщиков в свой производственный цикл не заложил. В мире не так много поставщиков атомного топлива, и очень крупный игрок на этом рынке — опять-таки Россия.

Наиболее трудной будет для Европы именно зима 2023–24 года.

Из прошлого отопительного сезона Европа выходила всё-таки с какими-то остатками газа в хранилищах. Сейчас на это надеяться не приходится.

— Это правда. Но черпаться из этих хранилищ газ будет в этом году гораздо быстрее, чем прошлой зимой. Потому что нет поставок. Кроме того, «Газпром» начал радикально сокращать поставки газа в Европу примерно в июне, то есть до мая он газ более или менее поставлял. В 2023 году этого не будет: «Северного потока» уже нет, «Ямал — Европа» не работает. Сейчас идет спор с «Нафтагазом», «Газпром» достаточно прозрачно грозит: будете настаивать на своем арбитраже — вообще не будем с вами дел иметь. И по этому набору причин следующей весной будет меньше газа в хранилищах, чем прошлой. И будет меньше источников, из которых этот газ закачивать. Будущей зимой Европе будет тяжелее, чем наступающей. Хотя к этому времени Европа уже два года проживет в ситуации энергетического кризиса, так что какие-то адаптационные механизмы уже появятся.

— В то, что Европа замерзнет, пойдет на мировую и откажется поддерживать Украину, я не верю. Это ситуация Великобритании во Вторую мировую войну, когда Черчилль говорил: «Я не могу предложить ничего, кроме крови, тяжелого труда, слез и пота», — и избиратели его поддерживали. Определенный раскол в европейском обществе есть, есть люди, считающие, что стоит пойти на мировую с Россией, но это всё-таки мнение меньшинства. Возможно, зимой эти настроения усилятся, но есть и другой эффект: если люди прошли через какие-то трудности, им уже тяжело сворачивать с пути, иначе получится, что трудности были зря. Это в экономике правильным считается не принимать в расчет sunk cost, прошлые издержки, а в политике и в общественной психологии о них так просто не забудешь.

Ирина Тумакова