«Глубинные русские». Что это такое?

Хотят ли русские войны? В годы детства и юности этот вопрос из популярной песенки звучал для массового советского обывателя риторически-иронически.  Потому, как всем казалось, что только придурки могут заподозрить советских людей в качестве агрессоров.

Да и после развала Совковии ельцинская Россия, даже с учетом Чечни, воспринималась скорей не как агрессор, а как заплутавший, запутавшийся в переходном бардаке первопроходец.

Поэтому нынешняя массовая оголтелость в ряду таких эмоций, как шовинизм, расизм, реваншизм, воинственность и т.п , упакованных в сурковско-путинский клич «вставание с колен», кажется наваждением. Или трактуется как зомбирование чистых российских душ средствами тотального Пропагандона.

Хотя я категорический противник соплей, в которых народ изображается наивной жертвой обработки со стороны злой власти чужой и коварной идеологии. И считаю, что по большому счету все обстоит наоборот – народ первичен – власть вторична. Или - каков народ, такая и власть.

Это верно хотя бы уже потому, что трудно, практически – невозможно прийти к власти, не потакая массовому настрою и вкусам. Такое нелегко сделать даже путем внешнего завоевания. Скажете, но ведь можно и обмануть. Теоретически – да. Но практически…

Во-первых, если человек ползет в лидеры ради реализации идей и замыслов, то для их осуществления необходимо заразить ими публику. Стало быть убедить, а не обмануть.

Если же власть является самоцелью, то для ее прочности тем более разумно отвечать на запросы общества, всячески подыгрывая им. Ведь тем самым экономится энергия и повышается собственная безопасность. Да, конечно, став фюрером, можно позволить себе и самодурственные капризы. Но они возможны и простительны, если основные столпы власти имеют прочную массовую основу.

Поэтому Путин в своем нынешнем людоедском обличии – это не проклятие небес, а вполне гармоничное единство с нынешним состоянием «загадочной русской души». Ее особой задушевности.

Ну а за душой этой – Инаковость, которая амбициозно противопоставляется западной бездуховности.

В чем же она – эта инаковость?

Полагаю, что прежде всего – в отношении к труду. В русской традиции оно в категориях и оттенках от иронии до презрения, о чем достаточно сочно говорит национальный фольклор. «Не ищи работу –  она сама тебя найдет». «Работа не волк – в лес не убежит»…Можно, конечно, вспомнить и «Кто не работает, тот не ест». Только это ведь не из народа – это вопль нравоучительства от власти.

Впрочем, важно при этом подметить, что русский характер не любит работу, требующую систематических усилий, усидчивости и терпения, самоорганизации, привычки. Зато готов на «трудовые подвиги». Вкалывать  на износ, с риском для здоровья в ситуации ЧП – бедствия, войны, спецзадания – это да! С кипучей энергией и радостью!

Эта противоречивая особенность отношения к труду давно отрефлексирована в классической народной песне про "Дубинушку".

И она отчетливо проявилось в отношении к рыночным переменам в начале 90-х. Будучи за железным занавесом, в Совковии  капитализм обывателям представлялся исключительно, как скатерть-самобранка. Но как только выяснилось, что прежде, чем ее накрывать, нужно много и упорно трудиться, как тут же возникло расстройство и разочарования, довольно быстро обратившиеся в ненависть и ностальгию по социализму. По временам, когда достаточно было лишь делать вид, что работаешь.

Правда и кушать приходилось, что дают. Но к этому можно привыкнуть – особенно, если всевозможными красными колышками поддерживалась относительная одинаковость на уровне бедности. Единая сеть норм, окладов, ассортимента…

Важно ведь, когда не завидуешь. А у тех, кто за колышки переступал, принято своих богатств не демонстрировать.

В отличие от нынешних нравов, когда оно кичливо выпячивается и колет глаза. Что также способствует соплям по прежним временам.

Да и, будучи очевидцем крушения совков, убежден, что капитализм в русский социум был привнесен искусственно. И обыватель мог бы вполне куковать в прежней системе еще неопределенно долго. Да и номенклатуру порядок, при которым, не будучи де юре хозяином, она фактически вольно распоряжалась социалистической собственностью, вполне устраивал. А ввела она «капитализм» лишь потому, что сама экономическая подстилка системы  окончательно сгнила и рухнула. И другого выхода у правящих не было.

Но разве это объяснишь тем, кто опять просится в стойло, чтобы превратиться в стадных существ, которые бы порционно кормились из рук власти! Увы, отсутствие тяги к упорному труду ради обогащения не способствует развитию предприимчивости. И сочетается с бегством от персональной ответственности, которая охотно делегируется власти. Отсюда историческая тяга к «сильной руке», к вождизму. И всей его атрибутике – с вертикалью, распределителями, милитаризмом и поиском внешних врагов, оправдывающим низкую экономическую эффективность.

Иными словами, инаковость из отдельных отличий складывается в систему. Заметную и амбициозную. Отсюда один шаг до агрессивности, которая замутила мозги и волю в национальном масштабе.  И превратила социум, в котором употребление «миру мир» стало уголовно наказуемым. Что и принято большинством «глубинного народа».

«ГЛУБИННЫЕ РУССКИЕ». ФЕНОМЕН ЗАПАДА

Другим ярким достижением развитого путинизма является формирование врага-монстра для широкой общественной ненависти и мобилизационного напряжения. Открытый старт этому процессу еще моложавый и энергичный кремлевский засиделец дал в известной мюнхенской речи, где бросил общую предъяву т.н. «коллективному Западу».

Феномен этот примечателен тем, что и по содержанию, и по стилистике она была классикой КГБ-эшной пропаганды самой кондовой советской пробы. Но при этом довольно скоро стала восприниматься значительной долей населения, что говорится, на полном серьезе. Буквально и с пафосным пылом. Запад, объявленный Путиным исчадием Ада и Мирового Зла, к концу следующего десятилетия стал азбучной мантрой, объясняющей любые негативы и во внутренних российских делах.

И это при том, что во времена Совковии  в обществе абсолютной нормой было относиться к Западу - будь то Америка или Зап. Европа – с завистью и вожделением. А к пропагандистским проклятиям и заклинаниям -  как к занудной лабуде и ритуальным танцам в рамках церемониального официоза. Из-за забора Запад будоражил воображение. И даже пропагандисты в междусобойчике ругань в его адрес воспринимали не всерьез. А уж те счастливчики, которым удавалось изредка лазить через забор, с трудом сдерживали восторг. И отрабатывая перед КГБ  «доверие», если не словами, то всем своим видом – насмешками, иронией, шуточками давали понять аудиториям,  какие у них истинные впечатления.

Почему же плебс так легко и охотно подхватил антизападную путинскую ахинею? Причем в столь тупой, примитивно-вульгарной форме, по сравнению с которой даже советская пропаганда выглядит хитрей и изящней?

Да потому, что она была вовсе не навязана, а востребована плебсом с ее инаковостью. И, прежде всего, в своем непочтении и непривычке к усердному труду, обуславливающих низкую эффективность во всем. Принять же рефлексию в редакции «виноваты мы сами» - это слишком большой укол по национальному самолюбию. Поэтому крайне необходимо чучело для плевков, которое бы стало ответчиком за любой негатив – вплоть до плохой погоды. А для этого желательно, чтобы оно было абстрактным и универсальным. Да еще и привычным.

В качестве такового Запад соответствует идеально. Ведь именно он как некая культурно-психологическая сущность, пребывая то в фаворе, то в презрении, был для России объектом сравнения на протяжении всей ее истории. Именно он то воплощал фантазии о сладкой жизни и служил недоступным образцом иного образа жизни. То обращался во врага и растлителя чистых российских душ.

Пока Запад находился за высоким и плотным забором, и колол не глаза, а воображение, можно было ублажать себя иллюзией, что социалистические порядки с уравниловкой и коллективной, то бишь – ничейной собственностью, являются причиной низкой эффективности и отставания. И массовое отношение к нему было позитивным и уважительным.

А когда порядки изменились и забор убрали, а контраст остался и даже – усилился, поменялось с плюса на минус и отношение. Кошмар «лихих 90-х» поставили в вину Западу, который, дескать, мало помог материально. Да еще и коварно и вредительски консультировал. А затем – уже при Путине, общественное мнение и вовсе превратило его в провокатора всех бед, несчастий и промахов России хоть во внешнем мире, хоть внутри.

Путин потому и вырос в фюрера, что попав во власть, нутром выходца из питерской подворотни, тонко уловил настрой российской глубинки после первого знакомства с рыночной системой. И подбросил сурковский лозунг «вставания с колен» вместе с назначением в ранг главного Врага и Ответчика абстракции в виде «коллективного Запада» (то есть, цивилизации - ЭР).

При этом ему хватило ума, чтобы использовать накопленную в годы ломки рыночную энергетику, да плюс к тому и везуху с ценами на углеводороды, для экономического роста и подкормки оголодавшего населения. Что и обеспечило ему народную любовь и преданность на долгие годы вперед.

Ну а сам по себе призыв к вставанию хорош в своей универсальности. Ибо означает всего лишь энергетику движения. А куда кому двигаться – вперед к рыночным преобразованиям ли, назад в Совковию ли, или на внешние завоевания – это уже вопросы конъюнктуры и вкусов.

В общем и целом, Путин откликнулся на массовые вопросы и запросы и чутко, и гибко – с формулами на вольные трактовки. Чем и купил царскую корону в среде, где вождизм – одна из самых фундаментальных потребностей. Ну, а куда ведет это гармоничное взаимопонимание, теперь с тревогой наблюдает тот самый Запад.

Наблюдатель