Путин умер, да здравствует Путин?

Ругать Путина легко и приятно. В том смысле, что наглый, хамоватый, самоуверенный тип, без следа рефлексии, несамокритичный, амбициозный до потери тормозов, не способный осознать не только свою вину, но и ответственность. Да разве он один?Разве не это – самый распространенный у нас тип начальника, даже самого мелкого калибра? Причем, не только из путинского призыва чиновников-конформистов (а когда они были не конформистами?), но и из обоймы вполне близких нам по убеждениям людей? Которые порой самые что ни есть либералы, гуманитарии, историки и писатели, подчас умные и в разной степени образованные, но при этом не менее часто высокомерные, безапелляционные, самоуверенные?

А почему? Да потому, что получили свою делянку власти; а власть наша, как печка пирожки, печет в России преимущественно типологически подобное – маленьких или больших Юпитеров, которым положение в иерархии позволяет смотреть сверху вниз, со слезящимися от презрения глазами, на безмозглых и бесправных быков.

Причем, если с Путиным все как раз понятно – выходец из простой семьи (какая есть – семью не выбирают), не получивший ни вменяемого образования и круга общения, ни старшего товарища с золотой полкой книг, способных научить кропотливому уму и тихой скромности. А только взлетевший по воле случая и смутных обстоятельств на вершину власти, где голова естественным образом закружилась от сладкой лести, раболепия и подобострастия лукавых хитрецов, а обратной связи с реальностью не было и нет, да и откуда ей взяться?

Но что нам Путин, если точно такие же Путины вокруг нас, только обернись, пусть и власти у них многократно меньше, а вот амбиций, нахрапистости, самовлюбленности вполне на уровне, чему ни ум, ни образование, кажется, нисколько не мешают.

Мне неохота переходить на личности и называть имена, дабы не упрощать проблему, но несколько портретов собирательного свойства, думаю, прояснят мою мысль.

Вот глава крупной радиостанции: с радиослушателями разговаривает как с быдловатой, непрестанно излучает самодовольство, от полученной власти светится как головешка, вытащенная из костра, со вкусом хамит, беспрестанно хвалит себя и свои возможности общения с путинскими вельможами. И при всем, казалось бы, просвещенном взгляде на мир, представляет собой того же Путина, но ракурс сильно сбоку, что ни самокритичности, ни сдержанности не прибавляет.

Вот еще главный редактор (главные редактора в России – это особая каста, типа левитов из мифологии Израиля: все вокруг черные, и только они светловолосые и голубоглазые), но уже не радио, а просто оппозиционного журнала. Не дура (по крайней мере, для многих), читала и читает вменяемые книжки, резка и избирательно смела, приседая только тогда, когда все приседают и не присесть психологически сложно. Но самоуверенность, апломб, разговор с рядовым корреспондентом, как с проштрафившейся прислугой. И абсолютная уверенность в собственной правоте: я здесь не об убеждениях, не о сомнениях – можно ли ругать Путина и его компанию, а о командном тоне начальника, возвышающегося над толпой, как боксер Валуев над актером Депардье.

Вот модная беллетристка, сыплющая бранью, как конфетти после звона курантов, вроде и словом владеет, и как сюжет строить, знает, а от ощущения неземного барского величия пучит как брюхо от гороха. И та же резкость, бескомпромиссная самоуверенность в речах и жестах, то же излучаемое презрение к рядовому и сержантскому составу, как у маршала Жукова до и после взятия Берлина.

Портретный ряд не иссяк, готовых холстов полно, запечатлевай почти любое лицо, облеченное властью или известностью, а краски потребны для изображения одних и тех свойств – высокомерной хамоватости, самовлюбленной некритичности, самодержавной гордости, ощущения себя каким-то святым на фоне общего мракобесия и зеркальным карпом на безрыбье. Разные судьбы, разное происхождение, разный бэкграунд, но маленький Путин вставлен в середку, словно в расписной матрешке русско-советских вождей.

Вы думаете, речь о психологии, которую можно оставить в графе "личное" как не влияющей на скорость, точно ржавчина на крыле? Ничего подобного. Это не личное, не частное, а общественное и публичное, имеющее непосредственное отношение к тому, что нас может ждать, если один Путин уйдет, а другой заступит на пост.

Вот посидел человек в путинском застенке, хорошо посидел, достойно, честно, прямо, но вышел на свободу, и чем дальше, тем больше рифмуется с Путиным, как кровь, любовь, носки: и руководитель он авторитарный, и тех, кто его не понимает, сразу сбрасывает со счета, и, как ниточка за иголочкой, тянет ту же горделивую мантру про сильное национальное государство, что ни пяди земли, ни Крыма, только с выборами и партиями. Ничего не будет. А будет то, что известно, потому что в самой малой толике власти в печенках сидит Путин и ничего кроме Путина.

Ну и что, скажет мне добродушный оппонент: главное не психология и социальная типология, не скромность и самокритичность, а выборы, суды, парламент, партии и прочие институты и инструменты, без которых ни конкуренции, ни отбора, ни способа научиться, как пользоваться всеми этими институтами, типа вилкой для рыбы.

Согласен, но полагаю неписаные законы важнее писаных, культура, которая кажется естественной, в том числе культура общения и позиционирования – важнее многих социальных конструкций, так как конструкции – полые, пустотелые абстракции, которые содержанием наполняют личности и доминирующие типы.

И моя печаль по отсутствию скромности и самокритичности (и если кто-то предложит: на себя сначала посмотри, то будет прав) имеет не эстетическую, а вполне прагматическую складку: мы не требовательны к себе, к своим, идейно вроде бы близким, а потом удивляемся, что идейно далекие плюс еще непросвещенные и наивные быстро становятся великодержавными гопниками и самодурами.

Вот пару недель как поссорились двое из близкого круга: один, известный галерист, упрекнул не менее известного политика и богача, что он – трусоват, непоследователен, лицемерен и малодушен. И за богача вступилась сестра, крыша брата, призвавшая ценить то, что дают, а не плевать вослед – почему так мало. Резонно? Вроде бы вполне.

Тем более что моралист-галерист с удивительной легкостью забыл, как работал на путинский Кремль, служил политтехнологом, боровшимся с первой версией оранжевой революции в Украине, да и своим продвинутым галерейным искусством занимался на деньги теперь уже презираемой им "Единой России". И так совпало, что как только из-за излишней продвинутости (или чего-то другого) "Единая Россия" перестала платить деньги, хотя бесперебойно платила практически всю путинскую эпоху, как тут же появились нотки безбашенной фронды и моральной ригористичности.

Нет, я не против морального ригоризма и фронды, я только о том, чтобы вспоминать о собственном пути, где конформизма как дерьма после лошади. И самокритичность не помешала бы.

И я это говорю не для того, чтобы подчеркнуть: мол, все замаранные, один я – д'Артаньян, у каждого свои просчеты, да и результат, за который все отвечаем, налицо. Я тоже не сразу разглядел, что культура в эпоху приватизации использовалась как ширма для распиливания бюджета и присвоения власти под аккомпанемент песен о коммунистическом реванше. И дело не столько в том, кто больше или меньше участвовал в сомнительных и в разной степени постыдных проектах времен покорения кремлевских вершин, сколько в том, что критичность, в том числе к самодержавному феномену среди самых что ни есть либералов (да и нас самих) – хоть какая-то гарантия от бесконечного вращения карусели.

Потому что без критичности ошибки не анализируются, а множатся и дублируются. А самодержавие стоит в нас, как землемерша в лесу у Пастернака, в полный рост.

Вот есть у нас целая плеяда статусных либералов – разнообразно одаренных людей, более внятных, более понятных, более умных, чем большинство путинской элиты, место которых наши статусные либералы хотели бы, возможно, занять с куда большими основаниями, да и мы бы, наверное, не возражали: хуже Путина только Путин, но который во власти еще не бывал.

Но вот какие обстоятельства не дают мне покоя: помните революционные события декабря 2011 – января 2012, когда от напора возмущенных и недовольных путинский режим гнулся и кряхтел, как мачты во время бури. Казалось, додави еще немного, и все посыплется, по бревнышку раскатается, до фундамента изойдет – и где наш Путин, в нем отвратительность безмерна? Услышишь, милая, в ответ: убежал он на край света вместе со всей своей сворой и никогда в нашу родную Русь не вернется, разве что отбывать по приговору Гаагского трибунала свою двадцаточку в снежной Ухте.

Так почти что случилось (и, возможно бы, случилось), но в самый решительный момент наши статусные либералы прямо из пенной бури революционного натиска решили поехать в свои длинные и неприлично буржуазные (на фоне риторики) отпуска – месяца так на полтора. И взяли в революции тайм-аут, потому что жены, наверное, пилили, ты же обещал мне Ниагару или Великий каньон, да и нельзя столько работать, должна быть и культура отдыха, без которого и работы не будет. У нас ведь как – всегда бабы виноваты. Но, так или иначе, взяли статусные либералы, возглавлявшие зимний и яростный протест, отпуска и разъехались, кто куда. А когда вернулись, революция заглохла и опять не завелась, протест вроде бы не кончился, но революция стала кашлять, бледнеть лицом и скоро пообещала долго жить, а вместо нее медленно, но решительно начал ползти мутный туман реакции.

И я не о том, что статусные либералы профукали свой шанс смести путинский режим, как сухие крошки со стола. Но хотели ли они этого, не страшились ли последствий, не боялись ли радикальности восставших, не отличаясь здесь существенно от власти, не опасались ли потерять и свои статусные позиции, если революция пойдет внахлест, чередой суровых и безжалостных волн, которые и старый баркас в щепки разнесут, и самих участников в гальке поваляют и изомнут?

Но и об этом я говорю не в качестве упрека, на который и права-то не имею, а чтобы удивиться: и почему это не стало предметом публичного обсуждения, почему никто не поведал о групповом затмении, о происках красавицы-жены-змеи, которая прямо с верхотуры революции увлекла в томительный круиз по Атлантике или в желтые поля Южной Франции.

Нет, как ни в чем не бывало честят на чем свет стоит гуттаперчевого Путина. И пусть Путин стоит этих упреков, но вопрос все равно остается: способны ли люди, претендующие на изменение власти, осуществить это изменение без тени самокритичности, но с самодержавным аршином в душе? Не сменяем ли мы в результате шило на мыло, не воскликнем ли (вряд ли с радостью): Путин умер, да здравствует Путин.

Потому что Путин у нас везде, как самый распространенный тип хвастливого выскочки. Я, конечно, не к тому, что если один Путин будет сменен другим – это будет так же плохо. Плохо, но не так, потому что этот Путин безнадежен. Но если мы изливаем потоки бесполезной ненависти на тех, кто нам далек, чужд и отвратен, может, мы попытаемся воздействовать на тех, кто нам близок и понятен, чтобы они не теряли человечности, самокритичности, ответственности, которую требуют от Путина, а мне кажется, требовать надо от них самих. Чтобы Путин не сменил Путина, как ночь день. Потому что суть не в Путине, как персонаже, а в самодержавии в душе и воздухе, которым дышим и который из анти-Путина сделает Путина с такой же легкостью, с какой Путин из России сделал "Рашку-какашку".

Михаил Берг