Режим умирающего самодержавия, который пытается продлить свою жизнь любой ценой

Лилия Шевцова считает, что сейчас в России сложился режим умирающего самодержавия, который пытается продлить свою жизнь любой ценой:

– Аннексия Крыма, все драматические события, связанные с вторжением в Украину, весь предыдущий 2014 год, который казался немыслимым еще несколько лет назад, мы и не предполагали, что это может произойти – война России с Украиной! – все это укладывается в формат поиска самодержавием продолжения своей жизни. До недавнего времени казалось, что "крымнашизм" в его первоначальной форме – это такое застенчивое признание присутствия российских военных там, но в то же время попытка оправдания аннексии за счет так называемого искусственного референдума.

Очевидно, что этот застенчивый "крымнашизм" уже не обладает прежним притягательным консолидирующим влиянием, что нашло отражение в совершенно потрясающем фильме "Крым. Путь к родине", в котором Путин играл главную роль и был фактически главным субъектом, который объясняет историю.

– И эта история поразила своим цинизмом... В этом фильме практически всему миру говорят, что год назад ему беззастенчиво врали...

– Этот фильм показывает, что от мягкого, неуклюжего, застенчивого "крымнашизма", от аннексии, которая, как предполагалось, будет воспринята Западом и будет им прощена, власть переходит к совершенно новой концепции – откровенного признания не только аннексии Крыма. А за этим, скорее всего, последует, возможно, и откровенное признание присутствия российских войск на территории украинского Донбасса. То есть это откровенный вызов миру и Западу, который заключается в следующем: я это сделал, и я горд тем, что я сделал. Я разрушил миропорядок, который установился после распада Советского Союза, и я претендую на право интерпретации мировых правил игры. А также претендую на право вести себя так, как мне заблагорассудится. Этот абсолютно невозможный с точки зрения международных правил вызов, очевидно объясняется тем, что механизма отработанного в прошлом году – и агрессии в Украине, и того факта, что российское население фактически заставили жить украинской жизнью, а российская политика,  российская жизнь исчезли с российского телевидения, – всего этого, оказывается недостаточно. И очевидно, власть видит, что мобилизация  прошлого года постепенно начинает размываться. Ведь 67 процентов российских респондентов месяц назад подтвердили желание видеть Украину в качестве суверенного государства, пусть и недружественного России. И только 22 процента россиян имеют другое мнение. Это говорит о том, что в целом общество не готово ни к дальнейшей аннексии, ни к экспансии, ни к войне. Следовательно, нужен другой наркотик, более сильный и мощный. И поэтому то, что мы видим в последнее время, – риторика Сергея Лаврова, риторика других российских официальных лиц, выступления руководителя нижней палаты Нарышкина с воинственными заявлениями в адрес Запада, и наконец, это фильм, в котором Владимир Путин сыграл свою самую впечатляющую роль, – свидетельствует о поиске идеи мобилизации общества в военное время. То есть мало того что они втолкнули Россию в военное время, они сейчас ищут новый стимул фейкового единения. И "крымнашизм" получает в эту годовщину аннексии и новое звучание – как гораздо более воинственной, более милитаристской, более экспансионистской идеи.

– Первые санкции Запада против России были введены сразу после аннексии Крыма. Российское руководство не могло не понимать, что откровенная поддержка сепаратистов в Донбассе – это усиление конфронтации с Западом, а значит, и расширение санкций. Но, может быть, Крым России не очень дорого обошелся, если происходит то, что мы сейчас видим в Донбассе?

– Очевидно, последующие события расставят точки над i и мы узнаем это из признаний российской власти. А она почему-то бросилась делать признания, которые вполне укладываются в официальное признание перед Гаагским трибуналом. Очевидно, мы узнаем гораздо больше о мотивах, о стимулах, о личностном факторе во всей той трагедии, которая все еще разворачивается. Но я снова возвращаю вас к логике самодержавия, которое находится на стадии деградации. Если уже было принято решение, что Россия переходит в формат конфронтации с Западом, то с этого формата, как в бобслее с боба, выпрыгнуть невозможно. Можно регулировать скорость движения по желобу, но выпрыгнуть совершенно невозможно. Поэтому, если уже в 2013 году Кремль, по сути, принял на вооружение доктрину сдерживания Запада внутри и вне России, то все остальные действия будут предприниматься в этом конфронтационном режиме, несмотря на существующие правила игры.

Думаю, что, идя на аннексию Крыма, Владимир Путин не учел возможной реакции Запада. Прежде всего – реакции Германии, ее готовности стать консолидирующим фактором европейского сообщества по вопросу санкций. И я думаю, что Путин не предусматривал экономических последствий экономической стагнации, которая уже началась, падения цены на нефть, а также последствий самих санкций. Думаю, очень многие вещи не были предусмотрены, не были включены, скажем так, в размышления по поводу политических действий. Но я не думаю, что после Крыма это могло остановить Кремль. Я думаю, что после Крыма продолжение экспансии было уже неизбежно. Потому что этот экспансионизм отражает одну очень важную вещь – сокращение внутрироссийских источников осуществления власти, сужение экономического, административного, финансового, силового, репрессивного потенциала власти. Поэтому власть неизбежно должна была искать другие, внешние точки приложения своих усилий, а также, собственно, отвлечение внимания российского населения от собственных проблем.

– Российская пропаганда за последний год немало поработала над тем, чтобы произвести некое замещение – говорится о том, что Россия ведет войну не с Украиной, а с Соединенными Штатами Америки. Старого врага достали из пыльного мешка и снова демонстрируют его населению?

– США вернулись в российской политике и в российской доктрине в качестве основного, главного врага, потому что не может же быть врагом Польша или Финляндия, а также Германия. Тем более Япония и другие страны. Врагом может быть только какая-то очень мощная величина, а самое могущественное государство в мире – это США. Что соответствует амбициям российского правящего класса. США вернулись к этой роли в официальной российской политике уже в 2007 году, во время выступления Владимира Путина в Мюнхене, на конференции по безопасности. Другое дело, что этот враг, который в виде волка или в виде других метафор постоянно воспроизводился в официальной российской риторике, этот враг еще не был, скажем так, забетонирован в рамках новой внешнеполитической концепции. Это произошло к концу 2013 года. Тогда США уже стали абсолютным злом. Но вот если говорить об Украине, вследствие, прежде всего, падения режима Януковича, в вследствие "оранжевой революции", вследствие Евромайдана, Украина стала одновременно и средством, и инструментом, и целью. Средством российских властей доказать российскому населению, что любая революция несет пагубные последствия. Украина стала инструментом уничтожения всякой, любой возможности, шанса на собственный  Майдан в России, орудием уничтожения российской оппозиции. Украина стала целью, повесткой дня, приложением кремлевских экспансионистских устремлений. Потому что Украина – это не только геоэкономическая зона, но и важное стратегическое поле. Украина – это еще и Севастополь, и база Черноморского флота. То есть Украина ценна с экономической, стратегической точек зрения, с точки зрения безопасности, с точки зрения оборонного пояса для российской элиты. Но Украина одновременно стала и полем тестирования новой доктрины Путина. Украина стала искусственной площадкой для конфронтации Кремля с Западом, прежде всего с США. То есть Украина в стратегическом видении Кремля играет многофункциональную, многоплановую роль. Но совершенно очевидно, что весь этот пакет целей и ориентиров, которому пытается следовать Кремль в Украине, укладывается в одну формулу: путинская Россия, Кремль, путинский правящий класс фактически сделали Украину полем предотвращения либерального продвижения, полем сдерживания либеральной демократии на постсоветском пространстве. И от того, как и чем закончится это столкновение с либеральной цивилизацией в Украине, зависит очень многое – и судьба самой России, и судьба Беларуси, Молдавии, и судьба того, как будет консолидирован новый порядок безопасности на всем Евразийском континенте.

– Сейчас можно говорить о том, что поведение российских элит за последний год изменилось. Почему? Они поняли, что их перестали пускать в "приличное общество"?

– К удивлению, возможно, многих в России, и российское общество в целом, и российская элита со всеми ее сегментами и эшелонами в силу целого ряда обстоятельств восприняли украинскую драму, аннексию Крыма, разрушение миропорядка, войну с братским народом с одобрением. Хотя это одобрение носило разные оттенки, во многом оно было вынужденным. Эта поддержка внутри элиты основана на попытке, возможно, удовлетворить собственные комплексы. Я говорю о "крымнашизме". То есть это была попытка удовлетворить собственные комплексы за счет внешне бескровного, удачного, быстрого и успешного "проекта по единству нации". Это было имитационное единство, но вот "крымнашизм" удовлетворил всех. Затем война, естественно, встретила совсем другую реакцию. Но, что касается года в рамках этого "крымнашизма", и фейковое единство, и жизнь в военном времени, естественно, порождают все больше и больше недовольных. И, если речь идет о том, что только один из пяти опрошенных хотел бы видеть своих сыновей воюющими в Донбассе, это уже свидетельство того, что россияне не воспринимают эту войну.

Что касается элиты, она все еще снаружи сплочена лояльностью к Путину, потому что нет других альтернатив. И еще не произошло раскола, фрагментации, ситуация не столь плачевна и драматична. Когда Россия будет скатываться стремительно к экономическому кризису, тогда раскол и фрагментация элиты неизбежны. Но пока есть ворчание и недовольство внутри элиты иногда достаточно откровенное, – и по поводу того, что не пускают, и пришлось переписывать свои счета и свое благосостояние, и свое краденое в Европе на другие фамилии. Но пока, скажем так, пока не видно, чтобы "чайник закипел". Хотя неизбежна дальнейшая самоизоляция России, дальнейшая ситуация неопределенности...

Россия уже оказалась в какой-то черной зоне потери стратегического вектора. Конечно, внутри различных отсеков элиты будут усиливаться настроения страха, настроения угрозы – и собственной жизни, и собственным интересам. Кроме, возможно, достаточно узкого круга людей, которых можно отнести к силовикам и которые, возможно, готовы к полной изоляции России. Но я верю тем наблюдателям российской элиты, которые, даже указывая на силовиков, на Бортникова, на Патрушева, на Сергея Иванова, на Шойгу, говорят, что они совсем другие, чем те советские силовики, правившие в брежневские времена. Они уже все интегрированные в потребительский мир Запада. Поэтому они не будут бороться, они не будут проливать кровь, они не желают полностью закрываться. Скорее всего, это правда. Потому что российская элита выживает за счет кражи ресурсов внутри страны и продажи природных ресурсов, нефти, газа за границу, на Запад. То есть это элита, которая выживает за счет паразитирования на Западе. Поэтому вряд ли эта элита поддержит сумасбродные идеи своего лидера об откровенной конфронтации с Западом, особенно за счет шантажа ядерными ресурсами.