Растекающяся Литва: «катастрофа» или «в порядке вещей»

Столетний юбилей государственности и очередной День Независимости стали поводом для Владаса Гайдиса, директора агентства Vilmorus, которого считаю одними из самых квалифицированных и вдумчивых социологов Литвы, порассуждать для публики об особенностях литовского патриотизма. При этом он Литву сравнивает с Эстонией, и фишки вместе с причинами ищет в религии. Эстония – это протестанский дух – отсюда социальная экстраверсия. То есть склонность принимать ответственность на себя, а не плакаться и не поносить государство. И католическое интравертное начало, определяющее склонность во всех своих бедах обвинять или соседа (муссированный литовскими психологами феномен зависти), или власть. По совокупности получается, что страна ассоциируется с административно-политической надстройкой, от которой добра не жди, поэтому единственный выход – бегство, миграция.

Безусловно, ценное и содержательное замечание. Но, все же, его совершенно недостаточно, чтобы объяснить европейское лидерство Литвы по числу мигрантов на среднестатистическую душу населения. По подсчетам зам. директора Департамента миграции республики Дайниса Паукшты, если принять среднемировой темп миграции за норму, то Польша и Эстония – в ней. А вот Латвии и Литва превышают соответственно в 4 и 6 раз.

Как текут?

Осознавая сложность и запутанность статистики по миграции, не берусь судить о точности этих цифр. Но общая картина все равно просматривается. Например, если судить по такому косвенному показателю, как сокращение численности населения, две эти республики по энергичности миграции тоже сопоставимы как типаж. И в контрасте с Эстонией, выезд из которой и миграцией-то не назовешь. Потому что почти вся она – в соседнюю братскую Финляндию. А на бытовом уровне это выражается зачастую в том, что живут в Эстонии, а туда ездят на работу.

Но вот, что касается сравнения литовской и латвийской миграции, тут возникают вопросы. Причем не количественного, а качественного порядка. То есть речь идет не о том, сколько бегут, а о том, как бегут. Чем – какими настроениями пропитаны эмигрантские колонии. И как на эмиграцию реагируют власти республик, эксперты и общественность.

Эти различия социолог Лаура Лаурушайте обозначила соотвественно метафорами «диаспора надежд» и «диаспора безнадежности». По ее мнению, причем не на пустом месте, а базирующемуся на двух фундаментальных параллельных исследованиях, речь идет вот о чем.

Для латвийского подхода – будь то политики, ученые или общественники, характерно рассматривать миграцию не в ракурсе проблем, с ней связанных, а по сценарию успеха. То есть, внимание фокусируется, прежде всего, на те возможности, которые она дает людям. С текучестью не предлагается бороться – ее расценивают как естественное явление, к которому нужно относиться разумно и конструктивно. Примерно, как к хорошей и плохой погоде. Практически это означает, что ищутся способы, как компенсировать убыль, как сотрудничать с мигрантами, чтобы предложить заманчивые условия для бизнеса на родине, а сама мобильность граждан расценивается в качестве канала, благодаря которому позитивно меняется и латвийское общество.

В Литве отношение к миграции хорошо отражает название коллективной монографии на эту тему – «Заколдованный круг» (2012). Здесь она рассматривается в основном негативно – порой в категориях «катастрофы» и «исхода» из плохого государства. И все внимание фокусируется на моделировании стратегии торможения и реэмиграции. При этом в общественном мнении бытует настроение безнадежности каких-либо потуг в этом направлении, потому что власти не в силах состязаться с Западом в качестве жизни. Примечательно, что в СМИ те, кто уехали, изображаются как герои, сумевшие хорошо устроиться, а те, кто вернулись - как слабаки. То есть, на микроуровне, в конкретике персональных судеб – как позитив, а на макроуровне – как негатив.

Поскольку латыши – тоже протестанты, такую мотивацию можно отнести к воздействию культуры религии. Однако, не очень понятно, особенно – относительно литовцев-католиков, как она коррелирует с их столь «протестанской» самоуверенностью? Со способностью к риску и легкостью на подъем? С таким поразительным космополитизмом молодежи, которые на вопрос, не смущает ли их расставание с родиной, в ответ говорят, что их адрес – как в той песенке - не дом, и не улица, а Союз. Только не Советский, а Европейский.

Почему текут?

Солидарен с теми, кто, не мудрствуя лукаво, миграцию, а точнее – в данном случае «мобильность», трактуют прежде всего и процентов на 80-90, как потребительские весы, на которых перевешивают социально-экономические гирьки. Проще говоря, действует житейская формула о рыбе, которая ищет, где глубже, а человек...

Поэтому она и существует как постоянная величина, перемещаясь из одной географической зоны в другие. Если говорить о Европе, то для примера стоит вспомнить о фильме «Хлеб и шоколад» с Нино Манфреди, иллюстрирующей массовую послевоенную трудовую миграцию итальянцев и турков, которая была в разгаре вплоть до начала 60-х годов. Эту природу странствий подтверждают и многочисленные социсследования, где все первоочередные мотивы неизменно, так или иначе, отражают экономический интерес.

В условиях строго национальной государственности действие этих весов искусственно искажалось  нелегальностью прописки и трудоустройства, а также патриотической моралью, которая, особенно в недемократических странах, будь то Испания, Португалия или Восточный блок, была особенно жесткой. Но с появлением и развитием проекта ЕС миграция превратилась в норму, и кочевой образ жизни на европейском пространстве стал абсолютно естественным явлением даже в экономически однородных полях. Особенно для молодых людей, легко и органично воспринимающих космополитизм и расценивающих свободу передвижения как важнейшую демократическую ценность. Литовские психологи и социологи констатируют «конфликт отцов и детей», проявляющийся в том, что такая национальная черта, как обет иметь свой земельный участок хотя бы в качестве символа родины, у новых поколений совершенно утрачивается. Соответственно происходит ломка и общих тональностей социальной психологии. 

Что касается факторов, стимулирующих эмиграцию из Литвы, то к таковым, думается, стоит в первую очередь отнести наличие за ее рубежами обилия национальных диаспор, общая численность которых оценивается примерно в 1,3 млн. человек. Из них примерно 400 тыс. составляет фундамент из первой – довоенной волны, которая продемонстрировала прекрасные способности к адаптации. И в Европе, и в Америки представители этого потока овладели хорошими позициями во всех сферах: политике, бизнесе, культуре. Две последующие волны – периода нелегального трудоустройства, т.е до 2004, и после принятия страны в ЕС,  утроили эту цифру, образовав своего рода социальную инфраструктуру в виде десятков и сотен компактных национальных колоний, в которых сильны традиции взаимоподдержки и взаимопомощи. И чем больше масштаб миграции (а сегодня на одного мигранта приходится чуть больше двух жителей страны), тем легче принять роковое решение. Ведь у каждого мигранта на новом месте есть или родственники, или знакомые. В конце концов, настал такой момент, когда среди выпускников школ стремление «взглянуть на мир» или продолжить образование за рубежом стало нормой, а неучастие в этом расценивается уже как признак убожества. При этом «патриотическая» тема легко обходится идеологическими конструкциями о «едином европейском доме» и духовной связи с родиной с заклинаниями о возможном возвращении.

Заколдованный круг

Метаформу «заколдованного круга» я бы дополнил образом пульсирующей воронки, которая засасывает, частично выплевывая назад. Если исходить из официальной статистики, то за период с 1990 до этого года иммиграция компенсировала эмиграцию примерно на 28%. Правда, в последнее время уровень этот существенно поднялся: за последние пять лет он колебался уже от 40 до 66% (2014 год). Если учесть, что доля литовцев в иммиграции составляет от 70 до 80%, то ясно, что речь идет в основном о реэмиграции. В декабре прошлого года, кстати, впервые было символическое, но все же превышение иммиграции над эмиграцией.

Все это не то, чтобы смягчает, но, как минимум, усложняет картину. И, во всяком случае, требует осторожной и неоднозначной оценки. Как и тот факт, что у балтийской миграции в целом и литовской – в частности, нет жесткой корреляции с экономической ситуацией в регионе. Во всяком случае, «балтийские тигры» сохраняют свои передовые позиции на фоне среднего по ЕС. Например, рост литовского ВВП в прошлом году составил 3,8 (для сравнения в Польше – 3, в ЕС – 2%) , в том числе в обрабатывающей промышленности – 8%. Примерно такие же прогнозы и на ближайшие два года.

Какие наблюдения можно отметить в это связи? Во-первых, литовский концепт трудовой миграции, для которого характерен акцент на социально-экономические весы, в сущности вполне рационален и трезв. И при таком подходе понятен пессимизм, потому что ясно, что никакими программами и планами мероприятий искусственно весы эти не приведешь в равновесие. Для этого требуется временной лаг. И он даже уже подсчитан. В одном из выступлений по поводу столетия государственности республики президент страны Даля Грибаускайте, оценив пройденный путь с 30% от вреднего ВВП по ЕС до 75%, спрогнозировала, что к 2030-му отставание будет преодолено полностью. На этом фоне «борьба» с миграцией по большому счету выглядит как типичная бюрократическая суета. 

То есть, еще как минимум лет пять-десять воронка миграции будет всасывать с превышением возврата, и ее придется воспринимать как «объективнуюя реальность». Практически это означает, что ее придется компенсировать. Способов нейтрализации существует множество – от технологического прогресса и производительности труда до структурных сдвигов в занятости и иммиграции трудовых ресурсов. Последний фактор – из числа наиболее простых и реальных. Но пока в Литве он традиционно рассматривается с опаской и неохотно. Но жизнь диктурет свое, и политикам придется отступать от догматов, увеличивая лимиты на гастарбайтеров и либерализируя условия для их привлечения и обустройства.

Соответственно должна поменяться и стилистика отношения к миграции в сторону большей сбансированности. И симптомы этого уже заметны. Появляются эксперты, которые предлагают «искать добро от худа», отмечая, что миграция имеет и свои позитивные аспекты: стимулирует наукоемкие технологии и автоматизацию труда, рост ее цены, смягчает за счет денежных переводов социалку, создает накопление капиталов в руках соотечественников, которые могут быть инвестированы в бизнес на родине и т.п. Поэтому не стоит паниковать и следует относиться к ней по- философски. Типа: все течет и все изменяется!

Владимир Скрипов