Общественно-политический журнал

 

«Для нас сегодня все законно, вы не представляете, до какой степени все»

18-летняя участница движения "Бессрочный протест" Аглая Шатова и ее отец Виталий провели 10 и 15 суток в спецприемнике. Их задержали 3 августа во время шествия против недопуска независимых политиков на выборы в Мосгордуму. Аглаю арестовали, потому что она вступилась за отца, которого тащили в автозак. Их обвинили по статье 19.3 КоАП "Неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции". Виталий и Аглая рассказали, почему выходят на митинги, что делали во время ареста и как дело Pussy Riot изменило их отношение к российской политике.

– Виталий, вы попросили не называть вашу фамилию в материале. Почему?

– Я работаю в бюджетной государственной организации и не хочу, чтобы меня уволили из-за участия в митингах.

– Вы недавно начали выходить в Москве на протестные акции?

– С 2015 года. Я принял участие почти во всех оппозиционных акциях. Я не верю в быстрый успех митингов. Они не меняют поведение власти. Но я выхожу на митинги, потому что невозможно терпеть происходящее в России. Мне нужно самому себе ответить на вопрос "Тварь я дрожащая или право имею". Я хочу хотя бы несколько часов во время митингов чувствовать себя свободным человеком. Я думаю, что митинги постепенно меняют общество и воспитывают новое поколение. Надо что-то делать, даже если не веришь в результат. Мы в Москве еще более или менее живем. Но я знаю, что происходит в регионах. Люди умирают, потому что к ним скорая вовремя не приезжает. Если говорить о митингах против недопуска оппозиционных политиков на выборы в Мосгордуму, то в моем округе, по которому баллотировалась Юлия Галямина, я не видел ни одного сборщика подписей за ее конкурентов. Сборщики подписей оппозиционного кандидата Галяминой активно работали, других – я за время кампании не наблюдал. По моему мнению, выборы в Мосгордуму – это фальсификация, и я не хочу с ней мириться. А еще я выхожу на акции протеста, чтобы защитить Аглаю. Я понимаю, что шансов спасти ее от полиции мало, но я пытаюсь. 27 июля мне удалось отвлечь внимание полиции от дочери.

– Как вас задержали 27 июля?

– Мы попали в окружение ОМОНа. Аглая стояла в первых рядах, а я – за ней. Дочь увидела, как человека задерживают, и попыталась его защитить. Полицейский схватил ее за руки, я пытался оттащить дочь от полицейского. В следующую секунду я увидел асфальт: мои руки были скручены и меня волокли в автозак. В этот момент Аглаю не смогли схватить. Но ее задержали позже, в другом месте города. Нас оштрафовали за участие в несанкционированном митинге. 3 августа Аглая пошла на протестное шествие с друзьями. Я тоже поехал в центр. Жена написала, что Аглая сейчас на Старом Арбате, и там идет жесткое "винтилово". Когда я дошел до Старого Арбата, полиция начала вытеснять людей и толпа протестующих направилась на Новый Арбат. Я услышал крики, что людей начали винтить, и зашел вместе с другими протестующими в здание ломбарда. Полицейский закрыл дверь и никого не выпускал из магазина. Сотрудники ОМОНа нас по одному вытаскивали из ломбарда, выкручивали руки и вели в автозак. Когда меня тащили в автозак, я наконец услышал голос Аглаи. Она спрашивала полицейских, на каком основании они меня задержали, и просила их представиться. Я говорил дочери, чтобы она шла домой, потому что ничем мне помочь не сможет. Но Аглая продолжала просить полицейских отпустить меня. Нас обоих посадили в автозак и повезли в участок. Я расстроился, потому что дочери надо было в понедельник заниматься важными вопросами, связанными с учебой. В автозаке у нас отобрали телефоны. Когда мы говорили, что это незаконно, полицейские ответили: "Для нас сегодня все законно, вы не представляете, до какой степени все". Все отдали телефоны, и я тоже, но Аглая не отдала, и у нее мобильник отобрали силой. По дороге в участок нам пришлось выслушивать полицейского, который обзывал нас интернет-зомби. Он говорил, что нас надо отправить на картошку отрабатывать свои грехи.

– К вам применяли физическую силу?

– В нашем автозаке никого не били. В участке, куда нас привезли, находился молодой человек по имени Алексей. Он рассказал, что его схватили, когда он шел по бульвару один. В автозаке Алексея, по его словам, пристегнули наручниками и избили руками, ногами. У Алексея были синяки и гематомы. С Алексеем мы потом вместе отбывали арест.

– Почему вас обвинили в неповиновении и дали 15 суток?

– Меня обвинили в том, что я матерился, не выполнял требования полицейских, толкал их, вел себя агрессивно. Но я ничего подобного не делал. Суд был фарсом. Показания против меня дал сотрудник полиции, который не участвовал в задержании. Несколько раз адвокат ловил этого полицейского на лжи. Полицейский не смог правильно назвать место и время задержания. Адвокат предоставил суду видеозапись телеканала "Дождь". На ней видно, что мы во время ареста не сопротивлялись. Но судья отказался приобщить эту видеозапись.

– Вы первый раз получили наказание в виде административного ареста?

– Да, и это были не лучшие дни в моей жизни. Но я служил в армии, после нее ничего не страшно. В спецприемнике я познакомился с хорошими людьми. Мы общались во время прогулок. Я был самый старший из арестованных по политическим причинам. Еще раз убедился, что молодое поколение лучше и умнее нас. Они выросли без привычки подчиняться и привыкли все подвергать сомнению.

– Как с вами себя вели полицейские?

– Я очень много общался с полицейскими. Они повторяли как заведенные: "Вы хотите Майдана". Я отвечал, что мы не хотим как в 1917-м. Но, если мы сейчас что-то не изменим, то произойдет катастрофа, и вместо мирных митингов они получат вооруженное восстание. Часть полицейских нам сочувствовала. Они говорили, что понимают, почему мы митингуем: президент не выполняет свои обещания, все заворовались, в стране бардак. Полицейские говорили, что половина из них не будет в нас стрелять, если отдадут такой приказ.

– Вы во время ареста знали, что происходит с дочерью?

– Аглая сидела в другом спецприемнике. Я звонил жене, и она рассказывала, что с дочерью все в порядке. Я в этом не сомневался. Аглая – одна из самых лучших, смелых и благородных людей, с которыми я знаком.

– Как вы относитесь к тому, что Аглая, первокурсница, принимает участие в протестных акциях? Вам не страшно за нее? Вы не против ее участия в митингах?

– Конечно, я беспокоюсь за дочь. Полиция на последних акциях избивала всех, независимо от пола и возраста. Но я уважаю Аглаю и ее решение. В моей родительской семье был авторитарный режим. Мой отец говорил, что пока я живу в его доме и на его деньги, я должен беспрекословно слушаться. Отца не интересовало мое мнение. Я решил, что своих детей буду воспитывать с уважением и держаться с ними на равных. В нашей семье демократия. Мы честно отвечаем на вопросы дочерей и доверяем им. Обратите внимание, что главные фигуры протеста – это люди молодого возраста. В том числе молодые женщины: Любовь Соболь, участница "Бессрочки" Ольга Мисик. Может, они смогут что-то через годы изменить в стране. А наша сейчас задача – постараться их защитить.

На вопросы ответила Аглая Шатова:

– Аглая, вы всегда на митинги ходите с отцом?

– После совершеннолетия я стала приходить на митинги с друзьями. Папа меня постоянно хватает за локоть, пытается оттащить от полицейских, и мне это не нравится. Мне объясняют, что когда полицейские начинают хватать протестующих, надо бежать. Но ведь на митингах кричат: "Один за всех, все за одного". Кричат, а когда начинают винтить, разбегаются. Я не хочу, чтобы "один за всех" были пустыми словами, поэтому пытаюсь защитить задержанных. Сделать это чаще всего не получается. Но как не защищать того, на кого нападают?

– Как вы пытаетесь защитить того, кого задерживают полицейские?

– Обнимаю, чтобы он не чувствовал, что один.

– Что происходило с вами во время отбывания ареста в спецприемнике?

– Я была в спецприемнике, где одновременно с нами сидел Алексей Навальный, а сейчас там отбывает арест независимый кандидат в депутаты Мосгордумы Юлия Галямина. Ничего страшно в спецприемнике не происходило. Вялотекущее время, но можно потерпеть. Я познакомилась с Ольгой Шалиной, активисткой движения "Другая Россия". С нами сидели девушки, получившие арест за тонировку стекол машин, распитие алкоголя в общественном месте и одна наркоманка. Я за 10 дней в спецприемнике прочла "Коллекционера" Фаулза, книгу про Pussy Riot и "451 градус по Фаренгейту" Рея Бредбери.

– Вам не страшно выходить на митинги?

– Ничего не делать, когда в России происходит беспредел, страшнее. Уехать из России я тоже не могу, пока в ней все так плохо. Я не питаю иллюзий. Мы не сможем уличными акциями заставить власть допустить независимых кандидатов до выборов в Мосгордуму. Но мы можем повлиять на людей, чтобы они стали интересоваться политикой.

– Что вам из происходящего в России кажется самым плохим?

– Самое отвратительное – это культ личности Путина. И то, что люди продолжают говорить: "Кто, если не Путин и "Единая Россия"?" Ведь появилось много оппозиционных политиков с программами, знаниями и опытом. Новым политикам не дают шанса легально прийти к власти. И выборы в Мосгордуму это показали.

– Как вы начали интересоваться политикой?

– Наверное, все началось с фильмов и блога Навального. Я первый раз вышла на митинг "Он вам не Димон". Но на протестные акции я выхожу не за Навального, а за себя, я участница Либертарианской партии и Бессрочного протеста. В первую очередь мной руководят собственные убеждения... Вспомнила, что впервые я заинтересовалась политикой, когда узнала о деле Pussy Riot. Когда посадили участниц этой группы, я была маленькой, но я чувствовала недоумение. Меня возмутило, что за танец в храме в нашей стране можно попасть в тюрьму. Тогда я поняла, что в России происходит что-то не то.

Дарина Шевченко