Общественно-политический журнал

 

Блог Владимир Фрумкин

«Cоловьи, соловьи...»

Из зарисовок с исчезнувшей натуры

Ума не приложу,  как случилась у Солженицына эта промашка, почему  Василий Павлович Соловьев-Седой вышел у него  евреем.  И это с его-то, Александра Исаевича, орлиной зоркостью, с его, казалось бы, безошибочным нюхом на чужую этничность!

И ведь не только по портретам знал он знаменитого композитора – лично встретился однажды, в декабре 62-го, возле гостиницы "Москва", направляясь в Кремль на  встречу Хрущева с творческой интеллигенцией:

"...Большая черная машина ждет внизу – нас, нескольких почетных, рядом со мной – холеный мужчина в годах, изволит знакомиться, оказывается – Соловьев-Седой, сколько его надоедные песни нам на шарашке в уши лезли из приемников..."  [А. Солженицын, «Бодался теленок с дубом»] подробнее ⮞⮞⮞

Общага в Огайо

Юная Америка глазами аутсайдера

Есть страны (таких немного), где есть… общество индивидуумов, работающих на себя и на свои семьи, умеющих учиться на своих и чужих ошибках… Они твердо знают, что вежливость и терпимость не признак слабости и подчиненности, как это принято считать в архаических или криминальных коллективах, а признак силы и уверенности.
Лев Рубинштейн

Суббота из под пятницы

“Студенты из Америки? Да, есть несколько. Впечатление? Дурачки какие-то…” Это я услышал от студента МГУ Андрея, участника передачи “Алло, вам звонит Америка!”

Я  вел эту рубрику несколько  лет из Вашингтона, в ельцинские времена, когда россияне, как правило, не пугались неожиданных звонков из-за границы. Набирал произвольный номер и предлагал поговорить о том, о сем – на любые темы.  подробнее ⮞⮞⮞

Из лагеря смертников – с любовью

Сколько лет протекло, а все не идет из головы эта причудливая сцена. Произошла она в фойе Кремлевского дворца съездов на правительственном банкете по случаю очередного съезда Союза композиторов – то ли СССР, то ли РСФСР. Моим соседом оказался московский музыковед-теоретик Павел Вейс, о котором я слышал, что он – бывший венгерский коммунист-энтузиаст, приехавший в сталинскую Россию строить социализм и – во второй половине тридцатых – загремевший в лагерь. После смерти Сталина был реабилитирован, восстановлен в Союзе композиторов, защитил кандидатскую о "релятивной сольмизации" – методе массового музыкального воспитания детей.

Заговорил я с Павлом Филипповичем, преодолевая смущение и робость: уж очень он был искалечен. Похоже было, что у него перебиты чуть ли не все суставы рук и ног. Стоял он с трудом, тяжело опираясь на палку. подробнее ⮞⮞⮞

Кремлевские сосиски, или исчезнувшая речь Хрущева

Странная судьба постигла эту речь. Несправедливая судьба.

Куда как больше повезло тем  речам и репликам вождя, которые были обращены к художникам и скульпторам, писателям и поэтам. Они – тем или иным способом – становились достоянием гласности и предметом осмысления историками культуры, несмотря на вкрапленные в них подчас крепкие выражения и неожиданные, прямо-таки шокирующие оценки.  "За что этому художнику платят 50 рублей?  За эту мазню?  Денег ему дать до заграницы!"  Эта тирада, как кое-кто еще наверняка помнит, была вызвана  "Обнаженной" Фалька, которую Никита Сергеевич увидел на выставке в Манеже в роковой для советской культуры день, 1 декабря 1962 года. подробнее ⮞⮞⮞

Красивая была песня, называлась она «Если завтра война»

БАЙКИ ДЛЯ МАЙКИ

Моя дочка Майя лет с четырех то и дело просила меня рассказать – на сон грядущий – о том, «как папа был маленький». Теперь, когда у нее уже есть своя дочурка, я решил напомнить ей то, что она слышала от меня тридцать с лишним лет назад.

Начал я (так уж получилось) с историй, лейтмотив которых – еда, прокорм, поиски хлеба насущного. Помню, суть их доходила до нее с трудом, что неудивительно: ее детский опыт (она родилась в Америке) так разительно непохож на мой...

"Хлеб наш насущный даждь нам днесь"
Евангелие от Матфея (6: 9-13)  
   подробнее ⮞⮞⮞

Баллада об историческом недокорме

Только вырвавшись за пределы советского зазеркалья и прожив на Западе немалое количество лет, я осознал, насколько серьёзны и долговременны последствия той жалкой духовной диеты, на которой долгие 70 лет держала своих подданных большевистская власть. Ревниво оберегая нас от постижения проклинаемых на всех углах «общечеловеческих ценностей», преподнося нам лишь крохи мировой культуры, государство выпестовало странное архаичное общество, оказавшееся органически не способным к модернизации, не сумевшее принять ценности, накопленные европейской цивилизацией.

Оно твёрдо убеждено в том, что окружающий мир враждебен и бездуховен, что европейская толерантность есть не что иное как всеядность, разложение и маразм, а свобода и демократия – химера и миф, их нет нигде и, даст Бог, никогда не будет в России. Предел его мечтаний – стабильность и порядок. «Встав с колен» с помощью нового вождя, оно переименовало своего бывшего мучителя и палача в «эффективного менеджера». Расставшись с идеологией коммунизма, страна неудержимо погружается в ирреальность и абсурд, порождённые иной мессианской утопией, абсолютно нелепой в XXI веке – мечтой о «Третьем Риме», о Великой Империи, перед которой расступаются и трепещут другие народы и государства... подробнее ⮞⮞⮞

Легкая кавалерия большевизма

Люди часто говорят: революция прекрасна, зло – это лишь порождаемый ею террор.
Но это не так. Зло изначально заключено в прекрасном, ад присутствует в мечте о рае,
и если мы хотим понять сущность этого ада, нам нужно вникнуть в сущность рая,
из которого он происходит. Осуждать гулаги невероятно легко. Но отвергнуть
тоталитарную романтику, которая, обещая рай, ведет к гулагу, сегодня так же трудно,
как это было всегда.
(Милан Кундера. «Невыносимая легкость бытия»)

Запаляет песня сердца, ярее всяких уговоров.
(А. Солженицын. «Октябрь 16-го»)

«Красные армии разбили белых… отчасти потому, что ораторская подготовка заменяла в Красной армии артиллерийскую подготовку, – заметил как-то философ Григорий Померанц. – Мне рассказывал товарищ по нарам, солдат 1920 года, какое потрясающее впечатление производил приезд оратора № 1 или № 2 (Троцкий и Ленин – В.Ф.) Речь равна была по силе пятистам орудийным стволам, сосредоточенным на километре прорыва… Короче: красные победили белых потому, что овладели искусством красноречия». подробнее ⮞⮞⮞

«Раньше мы были марксисты…»

Почему нацисты пели наши песни, а мы – их

В стихии большевистской революции… появились новые лица, раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип, в котором уже не было доброты, расплывчатости, некоторой неопределенности очертаний прежних русских лиц. Это были лица гладко выбритые, жесткие по своему выражению, наступательные и активные. Это тип столь же милитаризованный, как и тип фашистский. С людьми и народами происходят удивительные метаморфозы… Впоследствии такие же метаморфозы произошли в Германии…

Вскоре после прихода к власти нацистов внедрением марша в Германии занялось государство — по примеру Италии и СССР. Этим трем странам и суждено было выработать международный интонационный стиль тоталитаризма, подобно тому, как ими же был создан единый художественный язык — тоталитарный стиль изобразительного искусства. «Голоса» коммунизма, фашизма и национал-социализма звучали почти неотличимо, и не только в сфере массовой музыки, но и в области официальной и художественной речи: с трибун митингов и собраний, по радио, со сцены, с киноэкранов во всех трех странах неслись интонации, налитые горделивым сознанием силы и величия, исполненные мессианской проповеднической страсти. Единство интонационной манеры, вдобавок к однотипности словесной риторики, облегчало обмен песнями. подробнее ⮞⮞⮞

Булат Окуджава: «Мы больны, у нас дикое, больное общество»

"Я умел не обольщаться даже в юные  года",— написал он в середине 1980-х. И  остался верен себе и теперь, через год после распада СССР.  В ту пору у него возникла такая формула: Советский Союз кончился, но советская власть осталась. Это была очень трудная для него пора расставания с последними иллюзиями и обретения нового знания о своём отечестве. Именно в это время стал он расставаться и с некоторыми из облюбованных им издавна слов. И прежде всего – с пронизывающим его поэзию словом надежда.

"Я и раньше знал, что общество наше деградировало, но что до такой степени — не предполагал. Есть отдельные достойные сохранившиеся люди, но что они на громадную толпу?.. Не хочется ни торопиться, ни участвовать в различных процессах, происходящих в обществе. Хочется тихо, молча, смакуя, не озираясь, не надеясь, не рассчитывая..."

"У нас нет никакого демократического общества. У нас большевистское общество, которое вознамерилось создавать  демократию, и оно сейчас на ниточке подвешено" подробнее ⮞⮞⮞

Страницы