Принуждение к ненависти

Гибридная война между Россией и Украиной впервые обнажила цифирь, которой с той или иной поправкой можно доверять. Это – индекс экзистенциального недоверия россиян к украинцам, резко взлетевший за четыре года и достигший условного экватора. Прочая «калькуляция» холодно-горячего конфликта – в густом дезинформационном тумане, надо полагать, законами войны оправданном, но больно устойчивом в эпоху всеобщей прозрачности.

Представляет ли Украина России экзистенциальную угрозу, как полагает половина россиян согласно последнему опросу «Левада-Центра»?

Думается, в той же степени, что Литва и Латвия, вошедшие в пятерку главных недругов России, карликовые государства, обозначение которых врагами геополитическому колоссу – России – не к лицу.

Но тут нельзя не учитывать гримасы общественного мнения, замеры которого не столько неточны, столько порой методологически ущербны. Вот и смысловой стержень  означенного опроса – «враги России» – где аппроксимация понятия, а где – его вольная трактовка, ибо врагов в классическом  понимания термина у российского государства на данном историческом отрезке нет. К примеру, исламский террор, как феномен, несомненная угроза цивилизации, ИГИЛ же – не более, чем его частность, одно из его организующих образований, которому под ударами коалиции долго не продержаться. Тем самым, обсуждаемый опрос авторитетного «Левада-Центра», в силу своей некорректности, хоть и непреднамеренный, но вклад в антиукраинскую истерию Кремля, свидетельствующую между тем, насколько и в просвещенное сегодня время технологии зомбирования «ящиком» эффективны.

Подытожу: разложенная коррупцией Украина, некогда едва не демонтировавшая свой военный потенциал и с натугой восстанавливающая свою государственность, подкопа под суверенитет и благосостояние ядерной России олицетворять не может. Кроме того, весьма спорна трактовка отъема Крыма – как реакция на украинский Майдан, будто чреватый взрывателем антипутинского протеста в РФ. Оное на самом деле рецидив территориального мародерства, заложенный в природе архаичных обществ – что первично, как, разумеется, и имперский синдром. Прочие же соображения экспансии с трудом поддаются формулировке, ибо план натиска Кремля на Украину верстался в остром цейтноте, являя собой скорее выброс подсознательного, нежели рацио.

Между тем всеобщее внимание российской медиа к результатам опроса не случайно, ибо «бытовой» антиукраинизм, постепенно наводняющий умы россиян, опасная тенденция, при развитии которой так называемый дозированный (гибридный) экспансионизм Кремля может резко усилиться благодаря глубинному запросу российской идентичности, распространись процесс вширь и вглубь. Тогда полноформатная межэтническая война – вопрос времени.

Важно отметить: проблема уже выказывает признаки обострения – с тех пор, когда Киев взял курс на продавливание линии демаркации, сложившейся на Востоке Украины, и бойкотирование регионов-сепаратистов, мало-помалу смывая с себя клеймо «мальчика для битья». Несложно предположить, что, возьми ВСУ под свой контроль так называемые серые зоны, следующий этап – пошаговое всасывание ОРДЛО в тело метрополии вплоть до российской границы (что, на взгляд автора, куда меньшее зло, нежели перманентный хаос и межклановая резня – основные социальные маркеры самозваных режимов).

Стало быть, полновесная война между двумя славянскими народами неизбежна? Ибо умывание рук Москвой при продвижении ВСУ на восток не кажется реалистичным, занимай Кремль Путин или даже условный Навальный. Одно дело православная Сербия за тридевять земель, другое дело – более миллиона русских ДНР-ЛНР, будто бы обреченных на зачистку при реукранизации региона. Да и Украина – не Молдова, уходить от лобового столкновения в ее новой ипостаси не станет.

Между тем однозначных ответов нет, поскольку эскалация российско-украинского конфликта за счет регулярной армии РФ – по-другому сохранить ДНР-ЛНР, скорее всего, не выйдет – покушение уже на целостность ЕС, которое, в отличие от четырнадцатого, еще одну войнушку РФ не потерпит, о чем Москве, разумеется, известно.

Здесь мы подходим к узловому вопросу текста: в какой мере нарастающий «бытовой» антиукраинизм россиян самостоятельный фактор? Способен ли в той или иной мере подпитывать, а то и радикально влиять на имперские амбиции Кремля, в общем и целом, пока гибридно-спорадического характера?

Ну и иерархически наиважнейший раздел темы, без рассмотрения которого поиск ответов, скорее всего, затруднен: дружба между русскими и украинцами, будто спаянная СССР, миф или реальность?

На взгляд автора, и то, и другое. Бесспорно лишь одно: советская империя с ее гигантскими социально-экономическими и криминальными проектами изрядно перемешала два цивилизационно близких народа, чему способствовала их принадлежность к одной языковой группе и религиозной традиции. Притом что украинцами в РФ себя называют только 1.5% россиян, их в России гораздо больше, а многие миллионы – потомки смешанных русско-украинских семей.

Между тем в основе основ той этнической интеракции – отношения между империей (СССР в лице своего центра – России) и квазидоминионом (Украина). Как Советская Армия не мыслилась без сержанта-украинца, так и не в меньшей степени – без русского офицера. Аналогичным образом и во всех значимых сферах социальной активности. При этом Москва беззастенчиво  выкачивала лучшие украинские кадры (как и многие другие), разжижая, если, не обезглавливая национальную элиту. Но это естественный, объективно неизбежный центростремительный процесс, хоть и содержащий, по факту, дискриминационный компонент.

Так имперский центр экспансионистского и мобилизационного ядра безмерно укрепил свой творческий и созидательный потенциал. Как следствие, взаимоотношения по формуле «сюзерен-вассалы», обрели дополнительное качество – интеллектуального доминирования первого над последними, одновременно формируя у национальных окраин комплекс неполноценности.

Фигурально выражаясь, в ходе социалистического эксперимента Украина – как республика богатейшего людского ресурса – сподобилась для метрополии в гигантский рынок ценных, но подчиненного сословия невест, обреченных идти в примы. Стало быть, те взаимоотношения сродни характеру притирок неравного брака и «логике» непостижимой женской души. Так что тезис о вековой дружбе русского и украинского народов, на которую они будто генетически и территориально обречены, как представляется, грешит схематизмом, в особенности, если переместиться на противоположный полюс – в ареал украинской идентичности, автору, этническому (по отцу) украинцу, неплохо знакомой, сколько бы негомогенной та ни была.

О какой будто бы врожденной любви к русским может идти речь в Западной Украине (место рождения, детства и юности автора), успевшей впитать в себя европейские коды, но изрядно «прополотой»  советскими депортациями послевоенных лет? Да те общины свысока смотрели на советизированных украинцев (с центра и востока страны), находя их ценности азиатчиной, а их самих – плебсом, изъясняющемся на суржике! У последних же, впитавших с молоком матери вековой страх перед «быть забритым в солдаты», никакого синонима «кацапу» в хождении не было. Ну а об искусственном голоде 1932-33 гг., ассоциировавшемся исключительно с Москвой, и упоминать лишнее. 

Конфликт русской и украинской идентичностей усилил развал СССР, когда Россия благодаря нефтяному джокеру довольно быстро (в историческом измерении) встала на ноги, а некогда экономически благополучная Украина обнищала, «делегировав» миллионы батраков на жирующий и лопающийся от высокомерия восток. В частности, в начале нулевых, будучи изрядно удаленным от постсоветского пространства (по времени и расстоянию), автор вдруг обнаружил, что латентная тенденциозность двух этносов друг к другу обретает зримые формы и, преимущественно, в российском лагере. Понять причину не выходило, пока однажды нехитрый паззл не сложился: имперский геном россиян синтезировался с синдромом чванливого самодовольства нуворишей и лавочников в первом поколении – что присовокупило «непутевых» младших братьев к пестрому сообществу «чурок», пусть и генетически «правильных».

Как бы там ни было, горячей войной идентичностей вплоть до тринадцатого и не пахло, пока не грянул аншлюс Крыма, столкнувший русских и украинцев лоб в лоб. По причине глубокого смятения та пора вспоминается с трудом, разве что эпизод передачи украинской таможне украинских букв (є,ї,і,’), аккуратно демонтированных «коллегами», перешедшими под триколор – то ли «шедевр» имперской издевки, то ли мимолетное угрызение совести к некогда побратиму, будто бы людской молвой не развенчанному…

Аншлюс плавно перерос в лугандонскую герилью, богатую на кровопускания и смысловой фальсификат – «каратели», «хунта», «киборги», тельняшки, папахи. Словом, полный набор атрибутики смутного времени. Вследствие чего предвзятость и предрассудки двух народов, трансформировались в фобии и их производные. У украинцев как вероломно «опущенных» – в химически чистую фобию, по большей части объяснимую хоть и, по ощущениям, лишенную малейших признаков осмысливания (не каждый русский – Путин и оккупант). У русских же, якобы триумфаторов, – в юшку из лживых символов киселев-тв и безрассудной гордости за удалую отчизну, выставившую себя, по факту, отъявленным мародером…

Тем самым зомбированность россиян антиукраинизмом, в известной степени волатильный феномен, возможно, в тех же пределах, как и троекратное падение антитурецкого рейтинга за последний год.

По глубокому убеждению автора, широкомасштабная война с Украиной не стояла и не может стоять на повестке путинского режима, ибо без полной оккупации территории соседа одержать в ней верх едва ли возможно. Проблема даже не в человеческих и материальных ресурсах, которые потребовалось бы в гигантских масштабах сжечь, а, похоже, в подспудном понимании Кремлем того, что, как поведет себя русский солдат с единоверцами-украинцами, цивилизационно ему близкими, не говоря уже об одиннадцати миллионах этнических русских, проживающих в Украине, никто не знает. Как и не вполне корректна оценка ряда комментаторов, усматривающих в бесноватом антиукраинизме российского ТВ подмену внутренней проблематики внешней. Спорить трудно: не без того. Но в истоках явления, скорее всего, перенасыщенность правящей элиты специалистами по идеологическим диверсиям с мировоззрением преподавателей военных кафедр, хоть и не обозреваемыми воочию, но выполняющими функцию кукловодов. Их главный инструмент: психическая атака всеми фронтами и соединениями. Ну а технология: «чтобы в ложь поверили, она должна быть ужасающей».

Подводим итоги. Пусть сценарий полноформатной войны между Россией и Украиной, на взгляд автора, мало реалистичен, у обеих стран обозначился тренд, который может в немалой степени ее стимулировать. Это – демонизация друг друга, граничащая с полной утерей критики. Если в Украине такую миссию выполняет национальный дискурс, отличающийся не спектром мнений, а симптоматикой тяжелой психофизической травмы, толкающей страну куда угодно, только не вперед, то в России – информационные войска в лице национального телевидения. Причем ситуация настолько запущенна, что всякие паллиативы кажутся неуместными. В частности, украинский дискурс договорился до такой бессмыслицы, что в одном вражеском взводе – Д. Киселев и, скажем, В. Иноземцев, а всякий русский, без исключения, интервент. В России же – братский народ без смысловых кавычек, то есть без издевки, уже давно не произносят.

Давать жертве советы о сдержанности, зная о ее священном праве на отмщение, тождественно утешению агонизирующего больного загробной жизнью. При этом очевидно, что война, куда Украину зовут горячие головы тамошних патриотов, экономически и технологически ей неподъемна,  конфликтуя со школой ее приоритетов. Как и крайне опасна недооценка бытового антиукраинизма, все активнее завладевающего умами рядовых россиян. 

Хоть и отмечалась выше неэффективность полумер, тем не менее хотелось бы рекомендовать сторонам-антагонистам «декаду трезвости», а точнее – заблокировать на десять дней все СМИ, в том числе и региональные. Смотришь, и полярную ночь фобий сменит серенький, робкий, но все же рассвет.

Хаим Калин