Их создала государственная система и их требуется всех судить

Репортаж Елены Масюк из пыточных колоний Сибири: запредельная жестокость и мерзости, которые там творятся, — ​не «суровая необходимость», а садизм конкретных сотрудников. Их надо судить.

В мае этого года «Новая газета» опубликовала мою статью «Ломка. Омск» (№ 49 от 14.05.2018) — ​свидетельства бывших и нынешних заключенных о попытках изнасилований, пытках током, избиениях, многодневных подвешиваниях — ​о том, что творится в колониях и изоляторах Омска. После этого Совет по правам человека обратился во ФСИН РФ с просьбой разрешить членам СПЧ Елене Масюк и Андрею Бабушкину посетить ряд пенитенциарных учреждений Омска. ФСИН, к большому удивлению, дала согласие, и это притом что в последние несколько лет Служба исполнения наказаний категорически отказывала членам Совета в подобных посещениях. Свое согласие руководители ФСИН объяснили желанием наладить диалог с правозащитниками и изжить из пенитенциарной системы неоправданную жестокость.

По прилете в Омск мы договорились о встрече с бывшими заключенными, которые заболели туберкулезом в омских колониях и после освобождения продолжают лечение в городских больницах.

От моего звонка до встречи у стен тубдиспансера прошло не более сорока минут. Я специально обращаю на это внимание, так как это важно для анализа дальнейших событий. Поговорив минут пятнадцать с бывшими арестантами, мы сели в ожидающее нас такси. Нас тут же подрезал стартовавший одновременно с нами черный джип с затемненными стеклами. Диспансер находится в лесной местности, и ведет к нему небольшая проселочная дорога, да и других машин в воскресный день около больницы не было. Особого значения наглому водителю джипа мы не придали. Однако через день этот же джип вновь был у тубдиспансера.

Один из трех приехавших представился врачам сотрудником УМВД по Омской области майором Щекотуровым. У него в руках были две фотографии: на одной — ​я около диспансера, на второй — ​я и один из бывших заключенных также около диспансера. Майор Щекотуров показывал фотографии врачам и спрашивал: кто на них изображен, что им известно об этих людях. Иначе говоря, майор Щекотуров проводил опознание.

И здесь возникают совершенно закономерные вопросы: на каком правовом основании майор полиции слушал телефонные переговоры члена СПЧ, следил за нами, фотографировал нашу встречу с бывшими заключенными, а потом с этими фотографиями проводил оперативно-разыскные мероприятия?

Итог. С нами были готовы встретиться еще несколько бывших заключенных ИК‑7 Омска. Однако буквально через час они отказались от этого, испуганным голосом объясняя, что им звонили полицейские и оперативники из колонии и угрожали: если они нам что-то расскажут, то они вновь вернутся в «семерку».

ИК‑7

У входа в колонию особого режима № 7 Омска нас ожидало человек двадцать сопровождающих: заместитель начальника УФСИН по Омской области Сергей Ефименко, помощник начальника УФСИН области по соблюдению прав человека в УИС Сергей Шульпин, и.о. начальника ИК‑7 Андрей Зюсько, советник Аппарата уполномоченного по правам человека (УПЧ) по Омской области Игорь Патрахин, председатель Общественного совета при УФСИН по Омской области Раиф Мингалимов (кстати, бывший председатель местной ОНК трех созывов), двое членов общественной наблюдательной комиссии, три человека с видео- и фотокамерами из местного УФСИН (которые непрерывно фиксировали каждый наш шаг и каждое наше слово, нам запретили иметь при себе даже диктофон) и еще многие-многие другие официальные и неофициальные лица.

Члены ОНК и председатель Общественного совета Мингалимов заявили, что они будут ходить с нами, и запретить мы это им не можем. Ну, конечно, не можем. Просто возникает вопрос: а с чего это вдруг такая активность, например, у местного ОНК? За пять месяцев 2018 года они посетили омские пенитенциарные учреждения всего 19 раз. А тут приехали члены СПЧ, и они решили их сопровождать, хотя мы их об этом не просили. Кстати, на следующий день членов ОНК было уже четверо. Думаю, если бы мы еще на пару дней остались в Омске, то с нами ходил бы весь состав ОНК — ​все 17 человек.

Итак, ИК‑7. Здание ЕПКТ (единое помещение камерного типа) и СУОН (строгие условия отбытия наказания). Честно сказать, мы не ожидали, что находящиеся сейчас в заключении люди будут в открытую говорить о пытках, будут называть имена и фамилии тех сотрудников колонии, кто это делал, причем даже в их присутствии. Когда члены омского ОНК и председатель Общественного совета при УФСИН недовольно спрашивали осужденных, почему они им не рассказывали о пытках, то заключенные им конкретно отвечали: «Вы с ними вместе, вы местные, вы все повязаны».

Заключенный Василий Иванов (фамилия и имя изменены в интересах заключенного) рассказал, что «в июле 2017 года его вывели из камеры в стакан (металлическую клетку) в медкабинет «поговорить». Капитан Муханов Андрей Владимирович приказал снять всю одежду, в том числе трусы. «Надели на меня наручники, — ​рассказывает Иванов, — ​на голову — ​наволочку, бросили на матрас, связали ноги, положили на спину, на рот набросили мокрую тряпку, присоединили клеммы к яйцам и пустили ток, в рот стали лить воду. Я захлебывался». Участники истязания требовали Иванова кукарекать, громко кричать в первом лице: «Я, Иванов Василий, педераст». Муханов все это снимал на видеорегистратор. «Летом 2016 года меня отвели в помещение рядом с баней. Сотрудник колонии Хайлов Артем Анатольевич поставил меня «раком». Тогдашний начальник ЕПКТ Махмадбеков Шодибек Хаджибекович бил руками и ногами по лицу. Требовали, чтобы я кукарекал и кричал, что я педераст, — ​продолжает рассказ Иванов. — ​Потом положили меня на живот, ноги завязали, надели на голову матрас, ноги обматывали простынями, сели на спину, дубинкой били по пяткам. В медицинском кабинете повесили в железную клетку, надели наволочку на голову и поверх шапку — ​на случай, если буду биться головой о решетку, чтобы следов не осталось. Висел три дня.

Приходил прокурор по надзору Леонов (Андрей Леонов — ​прокурор по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях Омской области. — ​Е. М.). Я пожаловался на пытки, но прокурор Леонов не стал сам проводить опрос, а поручил это сотруднику ИК‑7 Муханову. ОНК приходила, но от них никакого толка».

Заключенный Салам Саламов (фамилия и имя изменены в интересах заключенного) рассказал, что в 2015 году на его глазах в 12-м отряде голых заключенных заставляли танцевать вальс. «Я ушел оттуда, невозможно было на это смотреть. Противно. Руководил этими танцами сотрудник ИК‑7 Вася Трофимов».

Против Василия Трофимова возбуждено уголовное дело о превышении должностных полномочий. Дело сейчас слушается Советским судом Омска. Судья Наталья Отт по просьбе Трофимова и его адвоката рассматривает дело в закрытом судебном заседании, поэтому ни правозащитники, ни журналисты не допускаются на заседания суда.

«Тогда же, в 2015 году, — ​продолжает свой рассказ заключенный Саламов, — ​по указанию подполковника Мясникова, со стороны активистов ко мне были применены пытки. Руководил пытками Трофимов Вася. Он говорил, что делать. Я отказался ходить под углом 90 градусов, тогда они сказали, что все будет по-другому. Меня обесчестили, понимаете?! Они бросили меня на пол, стянули брюки, трусы и стали … трогать руками. Вы представляете, что это для меня, мусульманина, значит?! Обиженные под нос члены совали. Требовали, чтобы я делал все, что они скажут. Душили меня. Пытки осуществляли активисты Чечеватов и Рубцов. Четыре дня меня держали привязанным в 12-м отряде, выкручивали пальцы. Видите, как они деформированы? Пальцы не работают. В туалете ногами топтали Коран, рвали Библию. Запрещают молиться на коленях. Говорят молиться у раковины. Жалобы отсюда не уходят.

В 2016 году сотрудник, которого зовут Дамир Толгатович, при досмотре ударил меня по уху, теперь не слышу». (Я показываю Саламову фотографию сотрудника ИК‑7. Заключенный Саламов опознает в нем Дамира Толгатовича. В этот момент в разговор вклинивается председатель Общественного совета при УФСИН по Омской области Мингалимов: «Елена Васильевна, вы проводите оперативно-разыскные мероприятия. Вы не имеете права этого делать». — Е. М.) Заключенный Саламов продолжает: «Я вешался после того, как меня обесчестили, меня вынули из петли. Мне здесь угрожает опасность. Я неоднократно слышал угрозы своей жизни и здоровью со стороны сотрудников администрации, в частности, обещали отравить, организовать передозировку наркотическими веществами. По этой причине, когда я остаюсь в камере один, мне приходится отказываться от приема пищи и объявлять голодовку, что отрицательно сказывается на моем здоровье».

В этот момент в разговор вмешивается Иван Тиде, нынешний начальник ЕПКТ и СУОН: «Смешно!» Саламов: «Вам смешно? Как над этим можно смеяться? Клянусь Аллахом! Для меня Аллах — ​все! Все было так, как я говорю».

Обращаем внимание на то, что в камере нет ложек для еды, вместо них на столе лежит синяя пластмассовая ложка для обуви. Оказалось, что ею и едят.

Выходим в коридор, слышим настойчивый стук из нескольких камер. Заключенные хотят с нами говорить. Но помощник начальника омского УФСИН по правам человека Сергей Шульпин требует перерыва на обед. Просим дать других сопровождающих, так как у нас мало времени. Но Шульпин непреклонен. Он заявляет, что всем сотрудникам колонии надо обедать, а «то язва будет», и пафосно сообщает: он защищает права всех — ​и заключенных, и сотрудников, а поэтому он «не позволит нарушать права сотрудников колонии на обед». Приходится со всей многочисленной толпой сопровождающих выходить за пределы ИК‑7, поскольку обедать дамы и господа будут в административном здании. Однако, надо заметить, что Шульпин защитил права не всех сотрудников на прием пищи. Некоторые использовали это время для «общения» с арестантами.

После возвращения в помещения ЕПКТ и СУОН узнаем от заключенных, что начальник оперативного отдела Сергей Вайнер и опер Муханов во время нашего отсутствия угрожали тем самым осужденным, которые хотели говорить с членами СПЧ. Однако угрозы оперов не испугали заключенных, и они рассказали, что происходит в ИК‑7.

Заключенный Петр Васильев (имя и фамилия изменены в интересах заключенного) рассказал, что, когда в июле 2016 года он прибыл в колонию, в карантине его заставили мыть туалет. (В этот момент в разговор вклинивается член ОНК Омской области: «А кто должен мыть туалет? Заключенные и должны мыть». Отвечаю члену ОНК: «Туалет должен мыть заключенный, работающий на должности дневального и получающий за эту работу зарплату». — Е. М.) «Меня оскорбляли сотрудники и заключенные (Здесь и далее мы опускаем наиболее грязные подробности того, что происходило с заключенными), — ​вспоминает заключенный Васильев. — ​Заставляли кричать, что я педераст. Это было в 12-м отряде на 3-м этаже. Человек шесть из карантина потянули меня на матрас. Завхоз Киселев был среди этих заключенных. Связали руки кусками одеяла, связали ноги, бросили на спину, один сел на живот, второй — ​на ступни ног, третий сидел в кресле надо мной. Надели шапку на голову. Стали душить пакетом и кричать: «Говори, как будешь готов отвечать, не будешь выполнять, что тебе говорят, *** (надругаемся)». Они требовали сказать, откуда приехал, застрахован ли. Они заставляли меня выкрикивать: «Я — ​педераст. С этого дня буду выполнять все, что скажете». [...] Потребовали назваться женским именем. Я назвался Светой, потому что у меня так жену зовут. После меня отвели помыться, потому что когда душили, я обосрался и обоссался. (Рассказывая о произошедшем, Васильев начал плакать. — ​Е. М.)

Через две недели меня перевели в СУОН, где угрожали изнасилованием. В СУОН меня два раза пытали. В марте 2017 года Махмадбеков и Хайлов отвели меня к бане, — ​продолжает рассказ Васильев. — ​Хайлов сказал становиться на растяжку, бил по ногам, чтоб я шире ноги растянул. Я уже не мог шире. Он стал звать Махмадбекова. Меня скрутили, держа за шею, потащили в кабинет начальника ЕПКТ Махмадбекова. Бросили на матрас, руки приказали поднять вверх и кукарекать. А потом сказали: «Давай ему яйца поджарим, чтобы такие *** не плодились». (В этот момент в разговор вступает председатель Общественного совета Мингалимов: «Этого не может быть! Почему ты нам об этом не говорил?» «А чего мне вам говорить? — ​отвечает ему Васильев. — ​Вы же омские, все связаны между собой». — Е. М.)

В августе 2017 года была конфликтная ситуация в камере. Пришли сотрудники, сказали, что *** мне в горло засунут, в гарем отправят. Артем Анатольевич Хайлов пытался дубинку в анус засунуть, потом у меня кровь оттуда шла, все болело. (Сотрудник колонии Хайлов при нашем разговоре с заключенными не входил в камеры, а стоял на пороге и всячески отворачивался при попытках посмотреть ему в глаза. — ​Е. М.) Ноги мне держал завхоз Красильников. Сергей Александрович Вайнер, начальник оперотдела, заставлял меня голым целовать его ботинки.

В марте 2018 года Махмадбеков бил по лицу, попал мне в глаз, — ​продолжает заключенный Васильев. — ​Меня бросили на матрас, я лежал на спине, поджав ноги, я скрутился, потому что они хотели добраться до гениталий. Сотрудник Жонат Нурхайдарович Шакимбаев зажимал рот (Васильев рассказывает это в присутствии улыбающегося Шакимбаева, стоящего в дверях камеры. — Е. М.), Махмадбеков бил в живот, Артем Анатольевич Хайлов выпрямлял ноги. Завхоз Красильников наволочку на голову мне надел, к яйцам и члену подсоединили прищепками провода… Я орал, они включили музыку, заставляли кукарекать, требовали, чтобы я называл себя педерастом, требовали кричать. Продолжалось это примерно тридцать минут. Потом один провод подсоединили к соску, другой к пупку. Затем кто-то из сотрудников зажал мне нос, но Махмадбеков сказал, что он плохо зажимает, потому что я дышу. И стал показывать на мне, как правильно зажимать нос, чтобы я не мог дышать. Затем на рот положили тряпку и стали лить воду в рот. Потом сказали: давай сделаем его педерастом. Позвали дневального Киселева, он вынул член. Я стал орать, извиняться, сам не знаю за что. Потом надели мешок на голову, подняли в медицинскую часть, пристегнули руки к решетке в клетке. Сутки я там висел. На следующее утро пришел Махмадбеков и говорит: «А, ты еще живой?» Открыл окно, а на улице был в это время сильный мороз. Потом голого повели на разговор в кабинет замначальника отдела безопасности Лаптева. Там были Махмадбеков и Сергей Александрович Вайнер. Сняли с головы наволочку. Лицо у меня было все в запеченной крови. Заставили голого встать на колени. Махмадбеков бил ногой в грудь, при этом мои ноги сзади скрутили. Вайнер сказал: «Сиди тихо, если будешь сидеть тихо, через месяц все будет нормально».

Заключенный Федор Сидоров (имя и фамилия изменены в интересах заключенного) рассказал, что 28 октября 2017 года сотрудники Иван Иосифович Тиде и Артем Анатольевич Хайлов, осужденный Красильников Геннадий, инспектор Ренат заломили ему руки за спину, отвели в комнату воспитательной работы, завязали руки полотенцем, положили на матрас, поставили стул около головы. На стул сел Тиде, надели на голову наволочку, стали лить воду через наволочку в рот, дальше поставили на дыбу. К ним присоединился Муханов Александр Вячеславович, оперативник. По инициативе Ивана Иосифовича (Тиде) завели в медкомнату, поместили в клетку и повесили за наручники на решетку клетки. Поставили уколы, от которых Сидорову стало очень плохо, по его словам, он находился как в бреду. Сказали, что «сопротивляясь, ничего не добьешься».

«15 января 2016 года меня вывели из камеры, — ​продолжает Сидоров, — ​поставили в клетку в помещении для обыска в ШИЗО, напротив бани, потом затолкали в стакан, стоял там в одних трусах 15 часов. Затем три сотрудника — ​Михаил Александрович, Ахмед Карунович и Махмадбеков — ​вывели меня из стакана, разорвали трусы, бросили на пол, сели на живот, надели на голову наволочку, начали душить за то, что обратился о переводе в безопасное место. Подсоединили ток к пальцам ног, к гениталиям, к соскам. Муханов, Тиде, Махмадбеков душили, по очереди подсоединяли ток, требовали кричать, как корова, как барашек, как женщина, которая получает оргазм, требовали рассказывать, «что я гомик с 1992 года и с малолетки делаю минет». Александр Муханов требовал, чтобы я встал на колени и кричал, что я тайный гомосексуалист. Требовали, чтобы прекратил писать жалобы и заставили написать бумагу, что я своими действиями хотел шантажировать начальника колонии.

2 декабря 2015 года инспектор Михаил Александрович, начальник оперотдела Роман Мищенков, Махмадбеков, Игорь Иванов (ранее отдел безопасности, сейчас в тылу), высокопоставленный сотрудник управления (фамилию его называть боюсь, иначе меня убьют) душили и подсоединяли ток. При этом Махмадбеков засовывал мне резиновую дубинку в анальное отверстие».

Осмотр рук заключенного Федора Сидорова показал, что у него на запястьях имеются продолговатые шрамы, которые похожи на следы от наручников. Сидоров назвал номера наручников — ​00310, 02900 — ​которые на него надевались. По словам заключенного, эти наручники специально сделаны так, чтобы сильно сдавливать руки. Члены СПЧ попросили показать им эти наручники, однако помощник начальника УФСИН по Омской области по правам человека Шульпин заявил, что члены СПЧ не вправе этого требовать. Также Сидоров пояснил, что ранее этот помощник по правам человека (Шульпин) сообщал ему, что «он уже наговорил на полгода изоляторов».

Сидоров просил перевести его в безопасное место из-за опасений преследования со стороны начальника ЕПКТ и СУОН Ивана Тиде, однако помощник начальника УФСИН по правам человека Шульпин заявил, что «перевод в безопасное место применяется только в отношении тех осужденных, которым грозит опасность со стороны иных осужденных». А за обращение к уполномоченному по правам человека Сидорову обещали дать полгода одиночки.

Заключенный Федор Сидоров 28 июня 2017 года совершил попытку самоубийства. Причиной стали угрозы в связи с его отказом передвигаться по коридорам под углом 90 градусов. Из-за незаконных требований, которые в ИК № 7 получили название «корпус 90», а также из-за полного досмотра до и после положенной ежедневной часовой прогулки, большинство осужденных, находящихся в СУОН, отказываются ходить на прогулку. Сидорова, по его словам, лишил прогулки Хайлов за то, что он отказался ходить лицом к земле. «Корпус‑90» Хайлову показался недостаточным, поэтому он заставлял Сидорова ходить согнутым пополам — ​головой в пол.

По информации Сидорова, осужденных заставляют учить выдержки из ПВР (Правила внутреннего распорядка) под угрозой применения к ним насилия. Во всех камерах есть заламинированный лист формата А4 с выдержками из ПВР. От арестантов требуют стоя учить их наизусть. Мы попросили нескольких заключенных процитировать их. Они безошибочно декламировали текст, словно заученное, но непонятное стихотворение. По словам Сидорова, Муханов за то, что Сидоров за два дня не выучил ПВР, сказал: «Сейчас будешь мультики смотреть». То есть пообещал к ушам подвести ток.

Заключенный Владимир Юрьев (имя и фамилия изменены в интересах заключенного) жалуется на то, что сотрудники не разрешают ему в течение трех месяцев писать письма родным, объясняя это тем, что заболел цензор. За весь май не было ни журналов, ни газет, которые он выписывает. Не разрешают иметь в камере фотографии родственников, только в каптерке. «Иван Иосифович Тиде, — ​рассказывает заключенный Юрьев, — ​каждый вторник заставляет раздеваться догола и снимает это на видео. (В этот момент вмешивается начальник ЕПКТ Иван Тиде: «На исходную встаньте!» — Е. М.) В бане заставляют стоять голыми по часу-полтора. Голова разрывается, так орет музыка в камере. По этому вопросу я многократно обращался к начальнику Тиде».

И мы, члены СПЧ, за время нашего посещения ИК‑7 неоднократно обращались к Тиде с просьбой сделать радио тише, но Иван Иосифович Тиде был непреклонен. «Все приходящее — ​уходящее, а музыка — ​вечная», — ​заявлял Тиде. Вот такой поэтичный он, Иван Иосифович Тиде. На своей странице в соцсети Тиде выложил одно-единственное стихотворение (автор Елена Бедретдинова), но зато — ​с каким смыслом… Прям про ИК‑7.

Он убегал… В него стреляли люди…
Проваливаясь лапой в рыхлый снег,
Волк твердо знал: спасения не будет
И зверя нет страшней, чем человек…

Однако вернемся к музыке. Ежедневно с пяти утра и до отбоя в помещениях ЕПКТ и СУОН включают радио: или «Ретро», или «Русское радио». Громкость регулируется из штаба. После двукратного уменьшения громкости звука радио (по нашей настоятельной просьбе) с расстояния трех метров нельзя было расслышать человеческую речь. При этом помощник начальника УФСИН по правам человека утверждал, что отключение радио нарушит право осужденных, предусмотренное ст. 94 УИК РФ. По мнению же Андрея Бабушкина, «злоупотребление работой радиоточек в камерах ИК‑7 достигает степени жестокого обращения».

Заключенный Иван Алексеев (имя и фамилия изменены в интересах заключенного) рассказал: сотрудники угрожают, что повесят его, а потом скажут, что был суицид, что обколют и отправят в психиатрическое отделение. Если не согласится ехать в психиатрическое отделение УФСИНовской больницы (ОБ‑11), то пообещали ввести препараты, что «под себя будешь ходить». Угрожают «повесить со вскрытием вен или избить спецсредствами». Боится сидеть один. Помощник начальника УФСИН по правам человека Шульпин после каждого моего обращения к заключенному с давящей интонацией говорил Алексееву, что от ответа на вопрос он вправе отказаться. А в какой-то момент, когда Алексеев подошел ко мне ближе (так как по-прежнему в камере очень громко орала музыка) и что-то хотел сказать, защитник прав человека Шульпин бросился вперед, встал между мной и заключенным и сказал: «Я пресекаю ваше общение».

Утро следующего дня

Почти все заключенные, кто сообщал нам о пытках, написали письменные заявления на имя и.о. начальника ИК‑7 Зюсько с просьбой перевести их в безопасное место вне стен ЕПКТ и СУОН из-за угроз в их адрес со стороны сотрудников, работающих в этих помещениях. Когда на следующее утро мы вновь пришли в ИК‑7, то оказалось, что ни одна просьба заключенных по переводу их в камеры вне ЕПКТ и СУОН не выполнена. Например, заключенного Иванова перевели в соседнюю одиночную камеру, притом что до этого он находился в четырехместной камере и никаких конфликтов с сокамерниками у него не было. В новой камере не работал санузел. Тиде заявил, что это сам Иванов специально сломал унитаз.

Далее заходим в камеру к заключенному Васильеву. Васильев сообщает, что с утра к нему зашел Тиде и угрожал: «Ты здесь сдохнешь *** » (далее — ​мат. — ​Е. М.). В этот момент Тиде, играя желваками, кладет жвачку в рот и говорит Васильеву: «Вы будете привлечены к дисциплинарной ответственности за матерные слова». Васильев: «Так это я вас цитирую». И.о. начальника ИК‑7 Зюсько: «Не выражаться, я вчера терпел ваш мат, сегодня не буду». Васильев: «Это не я так говорю, это я цитирую сотрудников, я повторяю, как они говорили». Накануне Васильев также написал заявление о переводе его в безопасное место вне помещения ЕПКТ и СУОН, поскольку ему неоднократно поступали угрозы от сотрудников колонии.

Васильева также перевели в соседнюю одноместную камеру, где до такой степени пахло краской, что через пару минут начинала сильно болеть голова. Но вот член местного ОНК среагировала на ядовитый запах так: «Воняет краской, потому что закупорено окно, откройте и не будет вонять!»

Далее выясняется, что Васильева тоже перевели в камеру с неисправным санузлом. Тиде, обращаясь к заключенному Васильеву: «Это вы его сломали! Санузел работал! Это вы его привели в неработающее состояние!» Далее Тиде стал утверждать, что заключенный Васильев порвал подушку. «Я составлю рапорт о порче подушки», — ​заявил Тиде.

Мы хотели посмотреть на разорванную подушку, однако поиски поврежденного имущества колонии не увенчались успехом — ​подушка пропала.

Махмадбеков, Киселев и другие

Члены СПЧ попросили администрацию колонии организовать им встречу с бывшим начальником ЕПКТ и СУОН Махмадбековым, о котором говорят все заключенные, подвергшиеся пыткам. Я напрямую задала Шодибеку Хаджибековичу Махмадбекову вопрос о применении им насилия в отношении заключенных. Махмадбеков ответил так: «Эти осужденные особо опасные, молотком по голове убили мать (кто именно из осужденных это сделал, Махмадбеков ответить не смог. — ​Е. М.). Как им можно верить?! Они хорошие психологи, они хорошие актеры. Я человек требовательный, им это не нравится. Сразу жалобы. Они малолетками стали преступниками. То, что про меня они говорят, это сговор, это наговор».

Махмадбеков был начальником ЕПКТ и СУОН 2012–2017 годах. Но после многочисленных жалоб со стороны заключенных и проверок Следственного комитета Махмадбеков был переведен на должность старшего инспектора отдела безопасности. «Ну не то чтобы понизили в должности, — ​сказал нам несколько обиженно Махмадбеков, — ​та же должность майора, но оклад меньше». При этом, надо заметить, Махмадбеков по-прежнему имеет неограниченный доступ в помещения ЕПКТ и СУОН.

Отдельно стоит рассказать о дневальном Викторе Киселеве, которого упоминает большинство арестантов, говоря о пытках в ИК‑7. Это тот самый Киселев, который, по словам заключенных, по первому требованию сотрудников колонии вытаскивает свой половой член и пытается провести им по губам других арестантов. Если Киселеву это удается сделать, то заключенный считается «обиженным» — ​то есть принадлежащим к низшей касте.

Виктору Киселеву 54 года, срок — ​15 лет, сидеть осталось еще три года. Посадили за убийство и разбой. По словам освободившихся из ИК‑7, Киселев убил свою мать — ​ударил молотком по голове. Уж не об этом ли случае говорил майор Махмадбеков?

«Лет пять-шесть был на ЕПКТ и СУОН, не соблюдал режим, писал жалобы, а потом все — ​решил жить по закону колонии», — ​говорит Киселев. Сейчас он работает дневальным в ЕПКТ. По профессии — ​сварщик. На руках у Киселева наколоты перстни, а на веках выколото — ​«Не буди».

Киселев отрицает, что вытаскивал член по приказу сотрудников. Тут в разговор встревает председатель Общественного совета при УФСИН Омской области Мингалимов: «Елена Васильевна, вы задаете такие вопросы, что мне становится стыдно. Как вы можете о таком спрашивать?» Мой ответ общественнику Мингалимову был коротким: «Могу!» И тут подал голос помощник начальника УФСИН по Омской области по правам человека Шульпин: «Я не зря потребовал от Киселева письменное согласие на беседу с членами СПЧ. Я предполагал, какие будут задаваться вопросы». Ну а кроме того, Шульпин постоянно советовал Киселеву: «Вы можете отказаться отвечать на вопросы, можете отказаться…»

Пока ждем следующих приглашенных к разговору заключенных, помощник начальника омского УФСИН по правам человека Шульпин говорит про одного из арестантов, рассказавшего нам про пытки: «Да больной он человек!» И тут же в разговор вступает председатель Общественного совета при УФСИН Омской области Мингалимов: «Им [заключенным] просто скучно, накопилось. А вот москвичи приехали, они хотят выговориться».

Поскольку члены ОНК решили оставить запись о посещении, то приносят журнал рекомендаций. Просим ознакомиться с журналом. Листаю… и натыкаюсь на одну из последних записей членов ОНК и председателя Общественного совета при УФСИН по Омской области Мингалимова, в которой говорится, что опубликованная в СМИ информация об ИК‑7 «не нашла подтверждения. Принято решение дать опровержение». Зачитываю эту запись вслух и спрашиваю: «А после сегодняшнего посещения колонии вы будете давать опровержение на ваше же опровержение?» И тут вдруг помощник начальника УФСИН по правам человека Шульпин выхватывает у меня журнал и заявляет, что члены СПЧ не имеют права знакомиться с журналом ОНК. Ну прям истерика! Ну прям смешно! Отчеты членов ОНК ведь должны публиковаться на сайте ОНК региона.

Далее просим вызвать нескольких заключенных, проходящих свидетелями по делу бывшего сотрудника ИК‑7 Василия Трофимова. И тут специалист по правам человека Шульпин, судя по всему, проявил все свои способности, чтобы убедить заключенных не разговаривать с членами СПЧ.

Мы называли фамилию заключенного, помощник по правам человека Шульпин выходил в коридор и с неподдельной радостью возвращался с бумагой, в которой, по словам Шульпина, было написано, что осужденный отказывается разговаривать. Когда мы спросили Шульпина, а по какой причине арестанты не хотят с нами говорить. Шульпин заявил: «А вам это вовсе не надо знать».

Но когда несколько заключенных, несмотря на давление со стороны сотрудников омского УФСИН, согласились с нами разговаривать, то каждый наш вопрос Шульпин сопровождал комментарием: «Заключенный, вы имеете право отказаться отвечать на вопрос».

Один из согласившихся с нами поговорить — ​Иван Перекупов (имя и фамилия изменены в интересах безопасности) подтверждает, что он свидетель по делу Трофимова. Тут помощник по правам человека Шульпин прямо в голос кричит, что он запрещает заключенному отвечать на мой вопрос и заявляет, что его слова могут быть использованы против него в суде. Председатель Общественного совета Мингалимов подхватывает эту песню: «Нельзя говорить об уголовном деле! Нельзя!» Но почему же нельзя? Можно и нужно.

Вообще уголовное дело против сотрудника УФСИН по Омской области Василия Трофимова хотят максимально замять. Судья Отт делает слушания закрытыми, заседания суда каждый раз откладываются из-за неявки свидетелей, что не может не вызвать вопрос. Свидетелями по делу являются двадцать пять человек, и почти все они сейчас находятся в ИК‑7. Их сложно доставить в суд? Или их специально не привозят на судебные заседания?

Психушка

Надо сказать, что угрозы сотрудников ИК‑7 отправить непокорных заключенных в психиатрическое отделение местной УФСИНовской больницы № 11 — ​не пустое запугивание. В психушке мы обнаружили привязанного к кровати заключенного из СУОН ИК‑7 Петра Царева (имя и фамилия изменены в интересах безопасности). Царев находился в таком состоянии уже в течение пяти суток. Широкими веревками были перевязаны руки, плечи, живот и ноги. Царева не отвязывали даже, чтобы дать возможность сходить в туалет. Давали медицинскую утку — ​пять дней он был вынужден голодать, так как его не пускали в туалет. Петр Царев называет фамилии сотрудников ИК‑7, кто над ним издевался: Махмадбеков, Воробьев, Вальнер, Муханов, Тиде. Четверо суток он, по его словам, висел привязанным в клетке СУОН. 10 декабря 2015 года, по словам Царева, сотрудники заставили его раздеться догола и засовывали ему пластиковую бутылку в анус. 18 августа 2016 года, 15 декабря 2017 года, а также в 2018 году ему присоединяли провода под напряжением к половым органам. Пытали за то, что писал жалобы в Следственный комитет и прокуратуру. 17 октября 2016 года он рассказал о пытках прокурору Кравцову Андрею Ивановичу, но ничего не изменилось. Царев боится, что его отравят. Поэтому в колонии ест только свою еду. В больнице Цареву делают какие-то уколы, после которых ему становится очень плохо. Царева неоднократно помещали в психиатрическое отделение больницы.

На наши замечания, что Царев ведет себя спокойно, не агрессивен, четко выражает свои мыли, одним словом — ​не производит впечатление психически больного человека, заместитель по лечебной работе ОБ‑11 Александр Шерерногов ответил, что у Царева «есть бред отношений», а до этого местные УФСИНовские психиатры ставили Цареву диагноз «повышенное эмоциональное расстройство личности». Ну а то что он привязан, так это «для помощи в лечении медпрепаратами».

На вопрос членов СПЧ врачу Шерерногову, каким законодательным актом он руководствовался, обездвиживая человека на протяжении пяти суток, Шерерногов вначале ссылался на ст. 29 («Основания для госпитализации в медорганизацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях в недобровольном порядке») закона РФ «О психиатрической помощи и гарантии прав граждан при ее оказании». Когда же член СПЧ Андрей Бабушкин заявил Шерерногову, что эта статья закона не позволяет привязывать больных, то Шерерногов удалился изучать закон. Через полчаса вернулся и заявил, что привязывают они пациентов на основании ст. 30 («Меры обеспечения безопасности при оказании психиатрической помощи») вышеуказанного закона. На вопрос Андрея Бабушкина «Какие именно действия Царева при применении к нему мер физического стеснения представляли непосредственную опасность для него или других лиц?» Шерерногов ответить не смог, и лишь сообщил, что при предшествующем поступлении Царев «допускал неповиновение», и он будет привязан «до тех пор, пока будет высказывать бред». Как нам стало известно, к вечеру того же дня Царев был отвязан от кровати. Видимо, прекратил «высказывать бред»…

А может, цель помещения Царева в психушку была на самом деле иная? Ведь Царев проходит свидетелем по уголовному делу бывшего сотрудника ИК‑7 Василия Трофимова. Поместив заключенного в психиатрическое отделение, заступники Трофимова тем самым лишили Царева возможности дать в суде показания.

Итог

Кроме ИК‑7 и ОБ‑11 мы с Андреем Бабушкиным были в СИЗО‑1 Омска и ЛИУ‑2 (лечебно-исправительное учреждение. — Ред.). В последнем отбывают наказание и лечатся больные алкоголизмом и наркоманией. Еще совсем недавно ЛИУ‑2 было известно как место пыток и издевательств над заключенными. Все это происходило при бывшем начальнике учреждения Юрии Касьяне, которого в конце мая этого года осудили на два года условно за превышение должностных полномочий и мелкое взяточничество в виде газонокосилки, полученной от заключенного. «Конечно, Касьяна надо судить не за это, — ​говорит омская правозащитница Ирина Зайцева. — ​В ноябре 2017 года я ездила в Москву, стояла в пикетах, требовала убрать Касьяна. Там страшные вещи творились. Например, применялись пытки холодом, когда людей без верхней одежды заставляли стоять на улице при сильном морозе. Касьян даже не постеснялся рассказывать адвокатам, как они привязывали осужденных к койкам, как они, по его словам, там «обсерались». Он бравировал этим. Если бы его привлекли за то, что он в действительности там делал, то это было бы другое дело. Ну хотя бы его сняли с должности. Честно говоря, я и этому рада».

Нынешний начальник ЛИУ‑2 Василий Гордеев после назначения сразу поменял почти всех сотрудников. По прибытии заключенного в учреждение Гордеев лично разговаривает с ним, говорит о реальной возможности выйти по УДО. И, как оказалось, держит слово. Если заключенный не нарушает режим, то он уходит на свободу раньше срока. Уже два года в ШИЗО и ПКТ не содержался ни один заключенный. Чтобы не было смысла передавать в зону мобильные (а передачей телефонов раньше занимались сами сотрудники учреждения), Гордеев установил в ЛИУ дополнительные телефоны.

Преобразования в ЛИУ‑2 говорят только об одном — ​если начальник учреждения не позволяет твориться беспределу на вверенной ему территории, то никаких пыток и издевательств не будет.

По итогам нашего посещения пенитенциарных учреждений Омской области можно сделать один из главных выводов. Руководители ФСИН России решили покончить с пытками и издевательствами в тюрьмах и колониях. И готовы допускать в подведомственные им учреждения правозащитников, в том числе членов президентского совета по правам человека. Но региональные УФСИН активно этому сопротивляются. А если сопротивляются, то им есть чего бояться. Надеюсь, что по результатам поездки членов СПЧ в омские пенитенциарные учреждения будут возбуждены уголовные дела против тех, кто годами издевался над заключенными, прикрываясь погонами сотрудников ФСИН.

Ну а омская ОНК совместно с местным УФСИН и общественным советом при УФСИН по Омской области после нашего отъезда поспешили сообщить, что никаких нарушений прав человека в ИК‑7 не выявлено: «обстановка в учреждении стабильная, законные права осужденных соблюдаются». Куда там выявлять пытки, когда членов ОНК интересуют лишь вопросы чистки зубов арестантами! Вот дословный диалог члена ОНК Омской области с заключенными 12-го отряда ИК‑7:

ОНК: Зубы чистите каждый вечер?

Заключенные: Да!

ОНК: Хорошо!

Елена Масюк